Как выбрать профессию по душе

Признаюсь, не очень-то я верила в эту встречу. Прошло пятнадцать лет. — рассуждала я, — у всех, наверное, дети, работа, домашние хлопоты. Но вот в назначенный день, в назначенный час весь наш 10 «Б», или вернее почти весь, собрался во дворе старой школы. Все было так, словно мы вернулись из долгого путешествия: сначала — шум узнаваний и удивлений, потом — расспросы и рассказы (будто можно рассказать жизнь!). Но все же главное мы узнали: что нового в семье, кто где работает, доволен ли работой. Тут и выяснилось неожиданное. Звезда нашего школьного драмкружка стала врачом-терапевтом, сосед по парте, увлекавшийся в ту далекую пору астрономией, выбрал вполне земную профессию программиста. Его приятель, не расстававшийся с фломастером, строит сейчас жилые дома. Словом, план по неожиданностям в этот вечер был перевыполнен. Впрочем, может, и не было ничего неожиданного, а, напротив, все естественно и закономерно. Как знать, рождены ли, мы для одной-единственной профессии или у каждого из нас их может быть несколько, много?

Кажется, что может быть яснее математических способностей? Проявляются они, как правило, рано и ярко. А между тем выдающийся математик А. Н. Колмогоров увлекался в юности совсем другими предметами. «Первое большое впечатление силы и значительности научного исследования, — вспоминает он, — на меня произвела книга К. А. Тимирязева «Жизнь растений». Потом вместе с одним из своих друзей (Н. А. Селиверстовым) я увлекся историей и социологией.»

Я вспомнила этот случай только потому, что он не исключителен. Таков путь многих выдающихся профессионалов.

Впрочем, оставим дела давно минувших дней и посмотрим, как же выбирают профессию сегодня. Психолог Н. Д. Левитов приводит в своей работе «Профессиональные учебные интересы восьмиклассников» любопытные данные: при опросе 1500 школьников 57 процентов не смогли мотивировать выбор той или иной профессии. Некоторые путают профессию с областью знаний, изучавшейся в школе. Иногда избирают поле деятельности из чувства товарищества (пойду туда, куда и они). Находятся и такие, что выбирают место работы или учебы, потому что оно близко от дома.

Есть такая поговорка: на ошибках учатся. В самом деле, от ошибок никто из нас не застрахован, а отрицательный опыт — тоже опыт. Только расплачиваются за ошибки по-разному: кто легким разочарованием, а кто — крушением всех планов. Одни — в первые годы работы или учебы, другие — спустя десятилетия. Бывает, что и слишком поздно.

На рынке профессий

О профориентации пишут в последнее время, пожалуй, не меньше, чем об охране природы (иногда даже кажется, что и возникли-то обе эти проблемы у нас на глазах). Пишут психологи и журналисты, врачи и педагоги, юристы и руководители предприятий. Казалось бы, профессии существуют тысячелетиями. Стало быть, и проблеме их выбора не многим меньше. Почему же только в прошлом XX веке проблема эта стала настолько острой? Как обстояло дело, скажем, двести—триста лет назад? Оказывается, довольно просто. Нельзя сказать, что это всегда был выбор без выбора, однако переход из одного сословия в другое был весьма затруднительным. Поэтому профессию нередко наследовали от родителей: сын крестьянина становился крестьянином, сын актера — актером.

А вот недавно при социологическом опросе из 289 учащихся общеобразовательных школ лишь 19 ответили «нет» на вопрос: «Уверены ли вы, что сможете получить любую специальность?» Возможность выбрать профессию независимо от социального положения — величайшее достижение. Но одновременно и тягчайшее бремя. Посудите сами, чем больше доступных профессий, чем больше информации о них, тем труднее выбрать из них одну-единственную. А тут еще рождаются новые науки, а новые науки — это, конечно же, новые производства, новые профессии. Есть страны, где чуть ли не половина населения занята в таких отраслях производства, каких вообще не существовало еще в начале прошлого века.

Идет, правда, и обратный процесс. Еще в начале тридцатых годов ХХ века профессия извозчика была довольно распространенной. Сейчас извозчика можно увидеть лишь на съемках фильма. Исчезли профессии водовозов, шорников…

Выходит, потребность общества в профессиях как бы задана: есть определенный объем производства, уровень технического вооружения, задачи, которые ставит общество перед экономикой. Вот почему не исключена такая ситуация: выбрал человек профессию, а потребности в этих специалистах нет или наоборот — есть потребность, нет желающих.

Примирить интересы личности с интересами общества — задача нелегкая. Если в древности требования в кадрах были относительно постоянны (профессии практически не менялись столетиями), то теперь рынок профессий чрезвычайно динамичен. Исчезла, например, профессия паровозного машиниста, появилась профессия программиста, сеошника, дизайнера (и чтобы освоить например новую профессию дизайнера есть отличные курсы по графическому дизайну). Очевидно, профориентация обязана действовать с опережением, исследуя тенденции развития промышленности, сельского хозяйства, науки, сферы обслуживания.

Впрочем, кто знал, что в середине XX века будет изобретен компьютер, и потребуются тысячи программистов? Как вообще предсказать судьбу профессии — рождение одних, вымирание других? Вот одна из проблем, к которой пока неизвестно как подступиться.

Мы не универсалы

Бывает и так. С детства человек мечтал стать врачом. Поступил в институт, начал учиться и вдруг уходит. Как? Почему? А оказывается все просто: не переносит вида крови, запаха медикаментов.

Еще не так давно о требованиях профессии к человеку вспоминали, когда это касалось лишь летчиков или машинистов. Сейчас ни у кого не осталось сомнений: свои требования к психофизическим данным работника есть у любой профессии. Бывают, правда, профессии с мягкими требованиями: в них может работать практически любой. Но бывают и неумолимые. При самой что ни на есть острейшей нехватке учителей школа вряд ли примет на работу человека с серьезными дефектами речи. Лучший выход из этого положения — обнаружить такое несоответствие как можно раньше. Конечно, и тут не исключены разочарования, но зато сколько времени будет сэкономлено!

Впрочем, не только времени, но и здоровья. Известно, например, что при работе на конвейере несоответствие психофизического типа работника характеру труда может привести к заболеванию нервной системы. Есть и другие похожие примеры. Но вот беда — нет у нас пока научных описаний профессий с указанием, какими способностями должен обладать тот или иной специалист. Возьмем, к примеру, ткачиху. Какой она должна быть — спокойной или, напротив, энергичной? Наблюдая за работой ткачих, выявили довольно парадоксальное обстоятельство. Энергичная ткачиха быстрее завязывает оборвавшиеся нити, а у спокойной они… реже рвутся. Кто же лучше?

А каким, скажем, должен быть мастер, бригадир, прораб? Конечно же, оперативным, распорядительным, с зычным голосом и внушительной внешностью, ну и, разумеется, должен знать дело. Но вот приходит человек, никак не подходящий под эти мерки: на события реагирует не быстро, а предпочитает вначале узнать, что думают подчиненные, и голос тихий, да и будто бы нерешителен — «Надо бы вот что сделать». Но странно, некатегоричные его распоряжения всегда оригинальны и конструктивны, а мотивы поведения подчиненных понятны ему до тончайших нюансов. Приходит такой человек в профессию и открывает у нее какие-то новые, не известные до тех пор грани.

А что мы вообще знаем о профессиях? Как мне сказали в Институте общей и педагогической психологии, беда не в том, что не хватает информации — пожалуй, ее даже слишком много. Нужно бы ее собрать, исследовать, обобщить и тогда уже составить профессиограммы — подробное, строго научное описание сущности труда. Ну и конечно, классифицировать профессии. Однако сделать это не просто. Тут работы на десятилетия. Как же быть с сегодняшними подростками? Ведь они должны познакомиться с профессиями до того, как сделают окончательный выбор, а не потом, когда уже начнут работать.

Выход из этого затруднительного положения пытаются найти литовские психологи. Официально их метод называется «организацией групповой практики по интересам». Сущность метода такова. Облюбовавших уже профессию девятиклассников пробуют в деле — устраивают на работу: на предприятия, в магазины, на строительство, в больницы, на почту, в аптеки, в детские сады, в бухгалтерии. Знакомство с делом идет здесь изнутри. Немало трагедий предотвращает такая практика! Всего лишь один пример. Девочку, с раннего детства мечтавшую стать врачом, устроили на работу в больницу. Около месяца она работала санитаркой в хирургическом отделении, присутствовала на операциях больных, а в конце практики, не в силах превозмочь страх и брезгливость, написала в своем дневнике: «Больница — это тюрьма».

Вряд ли эта девочка знала, что нельзя быть врачом «вообще», что врач сельской больницы — это одно, а врач «скорой помощи» — совсем другое. Есть врач институтской клиники, есть врач-преподаватель, не говоря уже о десятках медицинских специальностей. И все это разные условия, разные требования к тому, кто избрал эту профессию. Видимо, следует подумать, какие из них больше всего соответствуют твоему психическому складу. Конечно, жаль, что до девятого класса представления школьников о профессиях остаются туманными. Но и то пока благо, что они проясняются в девятом классе, а не после училища, техникума или даже вуза.

Если задача профориентации — помочь человеку выбрать профессию, то задача профотбора — помочь профессии выбрать нужного ей человека. Пожалуй, их можно сравнить с двумя бригадами, ведущими туннель с противоположных сторон. У каждой своя задача, но цель одна — встретиться в условленном месте. У профотбора и профориентации тоже одна цель — добиться, чтобы желания и возможности человека совпали с требованиями профессии. Цель благородная и, как вы, наверное, успели почувствовать, далеко не простая.

А кто же будет продавцом

И еще об одной из самых наболевших проблем — проблеме престижа профессий. Ведь не секрет, что современная молодежь нередко избегает «бытовых» профессий, еще совсем недавно все хотели быть менеджерами, юристами, сейчас в тренде программисты. И, разумеется, все поголовно идут за высшим образованием, в институт, только в институт, в какой угодно, хочется не хочется, нравится не нравится, — все едино. В одном из технических вузов распространили анкету с одним только вопросом: «Нравится ли будущая специальность?» 18 процентов студентов написали: «Еще не разобрался в своем отношении к будущей профессии». 12 процентов ответили: «Не нравится».

Как, когда возникают мнения о ценности профессий? Вероятно, очень рано, вместе с первыми сведениями о самих профессиях. Поговорите с пяти-шестилетними ребятами и вы узнаете, что лучше быть бизнесменом или программистом, чем парикмахером или почтальоном. Разумеется, это эхо взрослых разговоров.

Что же делать? Быть может, просто ликвидировать самые непрестижные профессии путем механизации и автоматизации труда? Однако не все профессии этому поддаются. К тому же автоматизация — не панацея, ведь можно так автоматизировать, что человек станет простым придатком машины, ему останется только нажимать кнопки. Между тем, многие выдвигают в основу шкалы престижности такой критерий, как творчество.

Зачем повару вуз

Здесь я хочу напомнить об одной профессии — древней и, наверное, вечной. И еще невероятно сложной. Это — профессия кулинара. Вспомним, что поваренные книги писали еще в Древнем Риме, а античный полководец Лукулл прославился своими пирами гораздо больше, чем военными победами. В средние века каждый образованный человек в странах Магриба обязан был знать «Вусла ила И’хабид» — старейшую поваренную книгу арабского мира. Умение держать себя за столом и знание благовоний ценилось куда больше, чем умение владеть шпагой и ездить верхом. Немало найдется выдающихся кулинаров и в более близкие нам времена.

Известно, что Россини сочинял не только музыку, а Александр Дюма — не одни романы. Я думаю, их склонность к кулинарии не случайна. Ибо кулинария — это в какой-то мере и химия, и география, и история, и психология (вкуса, например), и медицина. Не говоря уж о том, что сервировка стола и оформление блюд — искусство без всяких кавычек. Почему же нам не кажется удивительным, что переводчику, чтобы изучить иностранный язык, институт необходим, а кулинару достаточно техникума, а то и курсов?

Рассказывали мне как-то о старом парикмахере, окончившем в Париже академию парикмахерского искусства. Именно искусства. Кстати, там считали, что парикмахеров полезно обучать игре на скрипке: это-де развивает фантазию и свободу движении. Думаю, этот парикмахер, оставаясь всю жизнь тем же парикмахером, вряд ли поставил бы свою профессию на семьдесят третье место.

Издавна принято считать, что связь между наукой, производством и образованием довольно проста: образование зависит от науки и производства и должно своевременно реагировать на все происходящие в них изменения. Только и всего. Отсюда и утилитарный подход к образованию — зачем, дескать, токарю институт, если вся его квалификация в том, чтоб виртуозно обтачивать детали? Но вот проведенные недавно исследования экономистов показали: рабочие с высоким уровнем образования не только быстрее повышают квалификацию, охотнее и продуктивнее занимаются изобретательством, но и скорее осваивают новые профессии, новую технику. А каждому современному рабочему за время своей трудовой жизни предстоит встречаться с техническим переоснащением около шести раз.

Если в 1930 году в США восьмилетнего образования было достаточно для половины всех специалистов, то сейчас — лишь для 6 процентов. Доля же профессий, которые требуют высшего образования, увеличилась за этот же период с 10 до 68 процентов. Возможно, кому-то это покажется ненужным расточительством — зачем, мол, отвлекать средства от других срочных дел? Однако образование сторицей возмещает все затраты.

Есть у образования и другая связь — не столь явная, тем не менее, прочная. Это связь с проблемой свободного времени. Казалось бы, само сочетание этих слов лишено смысла. Какая может быть проблема, если время свободное, а человек сам себе хозяин и делает что хочет? Другое дело — работа: там технология, контроль, все расписано, когда и чем заниматься. Оказывается, есть люди, для которых такая свобода пуще неволи: предоставленные самим себе, они испытывают большую скованность, чем на работе.

Придумывать самому свою внерабочую жизнь сложнее, чем когда все придумано за тебя, распорядиться собою труднее, чем когда распоряжаются тобою. Скучающий человек свободен, скажем, взять книгу, которая перевернула бы весь его внутренний мир, но либо он не знает об этой книге, либо у него нет в ней потребности. Свободен он потратить свой досуг на путешествия. Но, чтобы они были действительно интересными, нужно знать историю, дабы уметь сопоставить увиденное с историей других стран, с современностью.

Вот где пригодилось бы образование, задача которого не столько научить усваивать готовые знания, сколько развивать готовность мыслить, творчески воспринимать мир. Кстати, эти же качества пригодятся и в работе. Мы нередко говорим о высоких темпах развития науки и техники. Но не надо забывать, что бурные темпы — это не только большие радости. Это и большие заботы. Еще не так давно знаний, полученных в техникуме или институте, хватало на 30—40 лет, практически на всю трудовую жизнь. Сейчас во многих областях современной техники половина всех вузовских знаний через 10 лет полностью обесценивается. Некоторые области знаний уже не нужны. Появляются другие, о которых молодой специалист просто ничего не знает. Меняется и само содержание профессий. Даже формально оставаясь в рамках одной профессии, многим из нас придется, по сути дела, не раз ее сменить.

Как же научиться профессиональной мобильности? Помочь в этом должна новая стратегия подготовки специалистов, которая уже действует в некоторых вузах. Что же нового в этой стратегии? Прежде студент старался запомнить как можно больше конкретных фактов и сведений. Сейчас задача иная — научить студента учиться, учиться всю жизнь, причем не обязательно в институте, аспирантуре или на курсах, а просто дома. Научить учиться.

Автор: Н. Федотова.