Как работает мозг? Или же извечное противостояние правого и левого полушария.
Статья написана Павлом Чайкой, главным редактором журнала «Познавайка». С 2013 года, с момента основания журнала Павел Чайка посвятил себя популяризации науки в Украине и мире. Основная цель, как журнала, так и этой статьи – объяснить сложные научные темы простым и доступным языком
Как устроена Вселенная, мы знаем. Как устроен атом, мы знаем. А о том, как работает то, посредством него мы все это знаем, мы не знаем. Действительно о том, как работает мозг, мы знаем обидно мало. Лауреат Нобелевской премии Френсис Крик (тот самый, что вместе с Джеймсом Уотсоном открыл двойную спиральную структуру ДНК) полагает, что осознавание нами своего мыслящего «я» порождается реверберацией: на импульсы в одной части мозга откликается «эхо» в другой; импульсы — это мышление, а «эхо» — это мы сами, стоящие в стороне и сознающие, что мы мыслим, следовательно, существуем.
Лауреат Нобелевской премии Роджер Пенроуз (тот самый, который вместе со Стивеном Хокингом создал теорию «черных дыр» и «Большого взрыва») убежден, что мозг — не просто компьютер, а «квантово-механический и релятивистский компьютер», главным отличием которого является интуитивное ощущение «асимметрии времени». Джениз Стэнфорд открыл, что даже у людей одной и той же профессии доминантными бывают разное полушария мозга.
Великий Сперри с коллегами (Нобелевская премия 1981 года за изучение рассеченного мозга) утверждает, что независимо от того, как именно работает мозг, два его полушария заняты разными делами: левое заведует логическим мышлением и речью, правое — интуицией и эмоциями. Может быть, левое — обычный компьютер, а правое — тот самый «квантово-механический»? Может быть, то, что происходит в одном полушарии, «реверберирует» как раз в другом и порождает наше ощущение собственного «я»? Откуда вообще взялось это разделение функций?
Американские лингвисты Мак Нейладж, Студдорт-Кеннеди и Линдблом высказывают гипотезу, что оно возникло в результате случайной мутации еще в первобытные времена. Где же скрыто наше «человеческое, слишком человеческое»? Психиатр Венди Хеллер отвергает мысль, будто «человеческое» содержится в левом полушарии, а «животное» — в правом. Человек — это разум плюс интуиция! Восстановим правое полушарие в его правах и достоинстве! Восстановили. И вот уже книжные прилавки завалены книгами с манящими названиями: «Да здравствует правое полушарие!», «Долой диктат левого мозга!», «Занимайтесь правомозговым сексом!». Если б еще показали, как…
Впрочем, шутки в сторону. Откуда взялась эта «правомозговая мода», захлестнувшая популярную и прикладную психологию? Анна Харингтон, работающая в Германии, утверждает, что эта мода вообще не имеет ничего общего с наукой. Она не пытается опровергнуть открытия Сперри. Она стремится показать, как и почему те или иные научные открытия попадают в сферу напряженного общественного внимания. Как и почему одни попадают в мясорубку моды и выходят из нее в виде полуграмотного сенсационного фарша, а другие, напротив, в эту мясорубку не попадают, «не удостаиваются»? Дело, говорит она, не в самих открытиях, а, в том, какой общественной, социальной, интеллектуальной функцией они скрыто наделяются нами самими. Модным становится то, что подспудно связано с общественными настроениями, интеллектуальными традициями, явными или тайными предрассудками и моральными предпочтениями, издревле присущими нашему обществу.
Наука, конечно, стремится к объективной истине, но даже ученые не свободны от индивидуальных, культурных и философских предпочтений. Корни истории с «двойным мозгом» восходят еще к предпочтениям «национального» толка, а именно — к антиклерикализму французских мыслителей XVII века, которые энергично стремились ниспровергнуть религиозные догмы о «мозге как вместилище души» и низвести эти спиритуальные претензии к чистой физиологии и химии. Существенную роль сыграл также «мужской шовинизм» — в том смысле, что мужская половина человечества рассматривалась как норма, отталкиваясь от которой следует измерять все «отклонения». Но попытки разделения мозга по функциям диктовались не только этими неосознанными представлениями. На них повлияли также укорененные представления о пространстве (столь же неосознанные предпочтения «переднего» «заднему»), равно как и представления расовые (предпочтение «светлого» «темному»). Все «светлое», «прогрессивное», «истинно человеческое» должно поэтому содержаться «впереди», то есть в передних долях мозга; все «темное», «дикарское», «варварское» — «сзади», во мраке задних долей.
Вот почему французский исследователь Пьер Гратиоле делил человечество по признаку развития тех или иных мозговых долей — на «фронтальные расы» (европейцев), «промежуточные расы» (монголоидов) и «заднемозговые расы» (естественно, негров). Однако такие «бинарные оппозиции» могут быть не только «задне-передними», но и «право-левыми». С тех самых пор, как было открыто, что наш мозг является билатеральным, состоящим из правого и левого полушарий, не прекращались попытки приписать «светлое», «человеческое» одной его стороне, а «темное», «звериное» — другой. Именно это неосознанное стремление лежало в основе таких популярных литературных мотивов, как сюжет знаменитого стивенсоновского «Доктора Джекиля и мистера Хайда» с его двойной — расщепленной на добрую и злобную, человеческую и звериную, Божественную и сатанинскую — личностью.
В сущности, ученые XIX века пытались всего лишь выразить в биологических терминах древнее представление о том, что человек состоит из антагонистических противоположностей. Из сил Хаоса, управляемых силами Духа. Из подсознания, над которым возвышается на своем троне сознание. На этом пути экспериментальная нейрология зачастую превращалась в метафорическую политологию. Английский физиолог Маршалл Холл сравнивал мозг с монархом, восседающим в церебруме и принимающим «послов», каковыми являются сигналы нервных окончаний.
Знаменитый создатель френологии Франц-Йозеф Галль связывал моральные и интеллектуальные черты личности с теми или иными завитушками мозга, отражающимися в строении черепа. Немецкий философ Ланге описывал мозг как «парламент маленьких человечков». Галль тоже не чурался этой метафоры. Каждая функция мозга, утверждал он, одинаково подведомственна обоим полушариям, и поэтому мозг в целом напоминает «двухпалатный парламент».
Нормальный мозг работает абсолютно симметрично, упорядочение, «конституционно»; всякое нарушение такой гармонии — это «бунт», отклонение от нормы, безумие. Первый серьезный перенос френологических идей на нейрологическую почву осуществил французский нейроанатом Поль Брока. Он не просто принял как данное, что различные «завитушки» извилин соответствуют различным мозговым функциям, но попытался на деле связать те или иные участки мозга с теми или иными функциями. Изучая людей, утративших речь в результате травматических повреждений мозга, он сумел установить, что способность к артикулированной речи локализована в третьей фронтальной конволюции левого мозгового полушария. Продолжая эти исследования, он выдвинул гипотезу, что передняя лобная доля левого полушария развивалась в ходе эволюции быстрее, чем передняя лобная доля правого, и потому перехватила у него все интеллектуальные и моторные функции. «Большинство людей являются естественными «левомозговиками» и «праворучниками», провозгласил он в 1865 году.
В действительности он хотел всего лишь констатировать обнаруженную им асимметрию человеческого мозга. Но поскольку наше мышление склонно упорядочивать все факты в определенной иерархии, утверждения Брока были тут же переосмыслены в том духе, что левое полушарие «главнее» правого. Ведь оно заведует «интеллектом», а что может быть «выше» и «славнее», чем интеллект?!
Теория Брока породила целый ряд социальных и даже политических спекуляций. Утверждалось, что чем выше развит данный биологический вид (отдельная раса или даже пол), тем асимметричнее у него мозг. Асимметрия мозга — ключ к определению превосходства одних над другими. «Человек — самое асимметричное из всех животных, — провозглашал один автор, — и именно поэтому он и самое высшее из них». «Женщины и низшие расы более «симметричны» в своих мозговых полушариях, чем белые мужчины», — провозглашал другой. Сам Брока однажды обмолвился, что «асимметрия мозга выражена у белых сильнее, чем у негров». Медицинская энциклопедия 1892 года писала, что «женские головы более симметричны, чем мужские». Французский антрополог (и создатель «психологии масс») Гюстав Ле-Бон считал, что мозг парижанки имеет больше сходства с мозгом гориллы, чем с мозгом мужчины. Интеллигентная женщина, говорил он, — это аномалия, вроде двухголовой гориллы.
Сговорившись на том, что левая часть мозга командует такими «истинно человеческими» функциями, как артикулированная речь, логический интеллект и действия изготовляющей орудия правой руки, популяризаторы теории Брока столь же единодушно отнесли на долю правой половины мозга заведование смутными эмоциями, пассивным сном, бессознательными и инстинктивными процессами, криминальными наклонностями и просто безумием. Правое полушарие переняло все те функции, которыми прежде наделялась «задняя часть» мозга, а проще говоря — все, связанное с «темным», злым, «больным» или безумным.
Поведение больных с поврежденным левым полушарием, которые в ужасе смотрели на свои произвольно дергающиеся конечности или прислушивались к «голосам», звучавшим в их ушах, только подтверждало такое разделение. Те же французы не преминули тотчас объявить левое полушарие «мужским», а правое «женским». Многие популяризаторы стали утверждать, что такие «женские особенности», как склонность к подчинению, комплекс интеллектуальной неполноценности и общая эмоциональная неустойчивость, обусловлены переразвитием у женщин правого полушария.
Американские авторы пошли еще дальше, и сегодня в книге «Полномозговое мышление» можно встретить высказываемые на полном серьезе утверждения, будто «американские индейцы, африканцы и испано-язычные характеризуются, как правило, правомозговыми моральными ценностями», а «в речи низших социоэкономических классов обнаруживается больше ритмических и образных элементов, присущих правому полушарию». Сперри и его сотрудники и последователи нисколько не повинны в том, что их открытия легли на столь густо унавоженную почву. Эти ученые всего только стремились поглубже исследовать реальные свойства обоих мозговых полушарий, объективное распределение функций между ними и общие законы деятельности мозга.
Более того, как пишет Венди Хеллер, их открытия отнюдь не сводятся к однозначному разделению правого и левого полушарий: установлено, что правое полушарие способно на многие функции, которые обычно приписываются левому (оно может распознавать предметы, обладает рудиментарной способностью к речи, участвует в процессе чтения и понимания прочитанного и так далее), а кроме того, обычно действует согласованно с левым, дополняя и обогащая его работу.
Тем не менее, достаточно было исследователям намекнуть, что правое полушарие более способно к пространственному восприятию, интуитивному схватыванию, продуцированию образов и тому подобным действиям, как законодатели моды тут же объявили, что открыто «вместилище творчества и интуиции». Даже это, говорит Хеллер, не соответствует действительности и является всего лишь ее вульгарным упрощением.
Больные с поврежденным правым полушарием рисуют ничуть не хуже и не менее выразительно, чем нормальные люди. Но врожденная склонность располагать все наши понятия парами и оппозициями, обязательно противопоставляя, к примеру, левое и правое, верхнее и нижнее, переднее и заднее, светлое и темное, логическое и интуитивное, интеллект и творчество, эта склонность берет свое, и вот уже «правый мозг» входит в моду, вот он уже становится бешено популярным, вот уже о нем пишутся книги и статьи, вот уже раздаются призывы «восстановить его в правах».
Во всей этой шумихе вокруг «правого мозга» наверняка отразилось свойственное нашей эпохе разочарование в интеллекте и поворот ко всему интуитивному, подсознательному, неосознанно творческому с мистическими корнями и обертонами. Нынешняя истерическая мода на «правый мозг» — одно из проявлений духа нашего времени. Но, по мнению Анны Харингтон, здесь обнаруживается и нечто большее. Когда-то Жак Деррида писал о «неустойчивости» основных понятий западной метафизики. Хотя все ее излюбленные «бинарные оппозиции», все эти левое-правое, верхнее» нижнее, мужское-женское и так далее кажутся как раз отражением симметрии и выражением равновесия, в действительности в них всегда предполагается некая скрытая иерархия: мы просто затрудняемся помыслить какую-либо пару, не приписав (пусть неосознанно) одному ее элементу более важную роль, чем другому. Поэтому наше коллективное мышление, получающее воплощение в тенденциях интеллектуальной моды, непрерывно колеблется. С момента открытия асимметрии мозга мы были попросту обречены на приписывание главенства либо левому, либо правому полушарию.
Сам же выбор диктовался господствующими тенденциями культуры: в рациональном и позитивистском XIX веке неизбежным оказалось превознесение «вместилища интеллекта»; в нашем увлеченном всем подсознательным веке настало время моды на «хранилище творческого инстинкта». Откуда уже рукой подать до «правомозгового», «истинно творческого» секса.
Наша собственная склонность к мышлению в дуальных оппозициях играет с нами дурные шутки: закрепляясь в культурных стереотипах, она дает обществу возможность исподволь навязывать нам свои моральные, социальные и даже сексуальные предпочтения — под видом норм, подкрепленных «авторитетом науки». Только действительность намного сложнее, чем это рисует соблазнительное своей простотой и всеобщностью противопоставление правого и левого полушарий.
Автор: Рафаил Нудельман.