Завуалированный рефлекс

Cначала несколько взятых из жизни примеров. Счастливая мать показала вам своего грудного ребенка. Улыбнитесь ему. И он в ответ растянет свой беззубый ротик в чарующей улыбке. Что, он осознал ваши добрые чувства к нему? Конечно, нет! А все же улыбнулся. Тем, кому довелось видеть детей в яслях, ползающих на площадке, огороженной барьерчиком, знакомо и другое явление. Заплакал один, и все остальные, оставив свои игрушечно-важные дела, начинают реветь на разные голоса. Что, они выражают соболезнование своему товарищу? Не думаю, чтобы эти младенцы были способны на такой высокий моральный акт. А, тем не менее, плачут.

Пойдем дальше. Родители жалуются, что их единственный ребенок плохо ест. Но вот его устроили в детский сад. И там он стал уплетать все за обе щеки. Дома же аппетит по-прежнему неважный. Спрашивается: откуда такое избирательное отношение к пище? Ведь дома она, пожалуй, более изысканна. Но факт налицо: ребенок ест, как полагается только в детском саду.

А теперь представьте такую картину. Вы веселый, в хорошем настроении приходите навестить своих друзей. А вам прямо у порога опечаленные родители шепотом сообщают, что их малыш заболел. И сразу же выражение вашего лица становится озабоченным, вы начинаете говорить тише, ходить осторожнее, то есть ваше поведение становится соответствующим атмосфере, воцарившейся в доме, где лежит больной. Почему же так изменилось ваше поведение? Вы скажете — из-за сочувствия. Верно! А каков физиологический механизм этого состояния?

Но довольно примеров с детьми. Поспешим на стадион. Туда, где ответственный футбольный матч собрал тысячи шумливых, свистящих, ссорящихся, страдающих и радующихся болельщиков, где на всех трибунах бешеный накал страстей зависит всего лишь от одного, казалось бы, весьма прозаического обстоятельства — от того, как и куда катится мяч. Но понаблюдайте за сидящими на трибунах. У многих глаза горят, всем своим существом они там, на поле. И кажется, разреши им только выскочить на зеленый ковер, как в ворота противника голы посыплются одни за другими. Что же заставляет людей тратить время и деньги на такие сильно волнующие переживания?

Однако не все любят столь жизнерадостно и откровенно проявлять свои чувства. Многие предпочитают пойти в кино или в театр. Обстановка здесь, особенно в театре, совсем иная, чем на стадионах, но тем не менее театралы получают не меньше удовольствий, чем завсегдатаи футбольных баталий. Следовательно, что-то есть такое во всевозможных зрелищах, что властно влечет к себе сердца людей?

Еще один пример: мы в библиотеке. Вы выбираете, перелистываете одну за другой добрый десяток книг. И все никак не найдете себе по вкусу. Вдруг книгу, которую вы только что отвергли, взял другой читатель. И вам сразу стало обидно, что вы упустили ее. Что это, примитивная зависть? Не только. Если заглянуть в глубину этого переживания, можно увидеть иной, более существенный, более фундаментальный физиологический механизм.

В общем, примеров подобного рода можно привести бесконечное множество. Они встречаются буквально на каждом шагу. Но уловили ли вы, что их объединяет? Возможно, что одни увидели это общее, другие же — пока нет. Поэтому поможем им и вспомним, что такое инстинкт.

Надо сказать, что наука об инстинктах еще не произнесла своего последнего слова. Не все из них окончательно уточнены, систематизированы и разложены по классификационным полочкам. И поэтому не поставлены, как это полагалось бы, на службу здоровью и жизни людей.

Сложилось парадоксальное положение. Например, о том, как беречь и лечить сердце, в наши дни известно неизмеримо больше, чем об инстинктах страха или любви. А ведь именно эти инстинкты лежат в основе большинства потрясений, во время которых бедному сердцу так тяжело и больно. Не правильней ли было бы сначала научиться управлять инстинктами, чем потом страдать от одышки, повышенной утомляемости, глотать лекарства, соблюдать диету, режим и чуть ли не еженедельно ходить по врачам?

Но все же что такое инстинкт? Сначала уточним, в чем сущность любого рефлекса. Рефлекс — это «ответ». Ответ организма на какие-либо раздражения. Например, услышали, что кто-то окликнул вас,— и обернулись. Так вот, каждый инстинкт — тоже рефлекс. Только рефлекс врожденный, с которым мы появляемся на белый свет. Взять хотя бы акт сосания. Ребенку всего лишь несколько часов, а он уже умеет производить весьма сложные действия, обеспечивающие ему питание.

Такие врожденные рефлексы академик И. П. Павлов назвал «безусловными». Характерно, что ответы, в которых проявляются безусловные рефлексы, весьма постоянны, одинаковы и почти не зависят от внешних условий. Так, например, ребенок будет делать одни и те же движения независимо от того, что у него в ротике: грудь, пустышка, соска на бутылочке с молоком или собственный палец.

А есть другая группа «ответов», которые возникают в процессе овладения жизненным опытом. Этой группе было дано название «условных» рефлексов, то есть возникающих только в определенных условиях, зависящих от них. Вот пример условного рефлекса: мы видим, что часы показывают определенное время, и спешим на работу. А в праздничные и выходные дни точно такое же положение стрелок на циферблате уже не торопит нас. И еще необходимо напомнить о том, что безусловные рефлексы служат базой, фундаментом, на котором впоследствии вырастает все многообразие условнорефлекторных связей.

Надо сказать, что роль некоторых безусловных рефлексов в жизни известна людям очень давно. К таким рефлексам относятся, в частности, инстинкт самосохранения, размножения, голода, страха. И. П. Павлов выделил и описал еще два, назвав их рефлексами цели и свободы. Но если об инстинкте страха или самосохранения слышал, пожалуй, каждый, то о рефлексе, о котором идет речь в этой статье, знают немногие. Или, вернее, слышали о нем, но не представляют, какое место в быту он занимает. Тем не менее, этот принимающий разные личины инстинкт играет весьма существенную роль в нашей жизни. Имя его — рефлекс подражания.

Действительно, если вдуматься в любой из приведенных выше примеров, то станет ясно, что в основе каждого из них лежит физиологический механизм копирования. И хороший аппетит в детском саду, и переживания зрителей, и огорчение по поводу упущенной книги — все это своеобразные проявления одного и того же инстинкта. Ребенок подражает тем, кто хорошо ест, они как бы «заражают» его своим аппетитом. А сущность реагирования зрителей вскрыл еще Чарльз Дарвин, когда писал о том, что на состязаниях в прыжках многие из зрителей начинают двигать ногами в момент, когда прыгун делает прыжок. Добавим от себя: не замечая этого.

Так же, не зная, что их поведение определяется все той же подражательностью, люди в театре плачут, когда плачет актер на сцене. Любители футбола всем своим существом живут на поле, каждой клеточкой своего тела принимая участие в игре. Какое же это удовольствие — дать своим мышцам возможность повторять действия футболистов! Пусть у болельщиков эти движения во много раз слабее и несовершеннее! Но ведь они принимают участие в боевой игре хотя бы сидя на трибунах! Недаром «выигравшие» зрители идут со стадиона, расправив грудь, высоко подняв голову — они чувствуют, что и их организм тоже принял посильное участие в победе. Хотя, как правило, и не подозревают, что своим хорошим самочувствием они обязаны рефлексу подражания.

В силу этого же физиологического механизма нам зачастую хочется иметь то, что имеют другие. Вспомните хотя бы, сколько настойчивости, изобретательности, сколько страсти вкладывают женщины в погоню за какой-нибудь модной вещью.

Следовательно, подражательность можно обнаружить в самых различных проявлениях нашего поведения. Но это, однако, не значит, что способность к подражанию следует возводить в закон, определяющий все стороны жизни человеческого общества. (А некоторые исследователи считают именно так.) В частности, известный французский социолог Габриель Тард в своей книге «Законы подражания», выпущенной еще в конце 19-го века, писал, что вся социальная жизнь есть результат двух факторов: инициативы некоторых и пассивной подражательности огромного большинства.

Такая точка зрения глубоко ошибочна, ибо она отказывает «огромному большинству» в возможности активно и сознательно осмысливать свои поступки. И этим самым механически переносит на человеческое общество понятие об инстинкте стадности. А подобный перенос недопустим, так как стадность присуща только животному миру, где масса отдельных особей инстинктивно, неосознанно подчиняется сигналам своего вожака и следует за ним безропотно и покорно.

Люди же обладают возможностью заранее и критически осмыслить тот или иной предстоящий поступок и уж только после этого решать, стоит или нет «подчиняться» рефлексу подражания. Вот в этой способности сознательно и активно вторгаться в сферу безусловных рефлексов, в «таинственную» область инстинктов и лежит принципиальное различие между течением рефлекса подражания у человека и у животных.

Жизнь показывает, что люди могут контролировать инстинктивные побуждения, подчинять их своей воле. Ясная осознанность цели, убежденность в своей правоте позволяет подавлять даже такой сильный безусловный рефлекс, каким является инстинкт самосохранения.

Итак, можно сделать вывод, что проявление инстинкта подражания зависит в первую очередь от нашего сознания. Но ведь ясность сознания тоже меняется. Причем установлено, что чем меньше эта ясность, тем легче протекают подражательные действия. Вот почему дети, чья способность к осмыслению не столь развита, как у взрослых, более склонны к подражательности. А на стадионах наиболее активны те болельщики, которые предварительно притормозили порцией алкоголя контролирующую деятельность коры головного мозга.

При некоторых душевных заболеваниях функция сознания также резко затормаживается. В таких случаях больные, как автоматы, начинают повторять чужие действия и слова. Поднимет, например, врач руку, и больной делает то же самое. Скажет доктор, к примеру, «окно», и больной вслед за ним повторяет: «окно», — хотя в таком повторении нет никакого смысла.

Многочисленные наблюдения говорят о том, что между сознанием и инстинктами существует известный антагонизм. Если анатомо-физиологической базой сознания является кора головного мозга, то место рождения инстинктов — подкорковые узлы. От силы и соотношения процессов в этих областях головного мозга и зависит легкость, с которой осуществляется подражание. А оно может носить самый различный, подчас весьма курьезный характер. Так, один американский врач в письме к Дарвину сообщал, что, помогая женщинам во время родов, он иногда ловит себя на том, что подражает мускульным усилиям рожениц.

А теперь поставим такой вопрос: дают ли что-нибудь практически полезное знания о рефлексе подражания? Да, дают. Ибо, как писал И. П. Павлов, познание природы инстинктов «будет способствовать пониманию нас самих и развитию в нас способности к личному самоуправлению».

Каждый из нас прекрасно понимает, что подражать можно и хорошему, и плохому. С теоретической точки зрения подражание, как физиологический процесс, может с одинаковой легкостью реализоваться в любом из этих направлений. Следовательно, все зависит от условий, в которых находится человек, и главным образом от самого человека, от того, в каком духе он воспитан.

Зная, что в его организме заложена способность к подражанию, сознательный гражданин примет все меры к тому, чтобы дать ход этому рефлексу, когда он направлен на благородные дела, и сумеет подавить его, если окажется, что этот рефлекс готов сработать в ложном, вредном направлении.

Поэтому очень важно бороться за такую жизнь, в которой было бы как можно больше примеров, достойных подражания. Вот почему нам нужны маяки во всех областях жизни. Сам факт их существования служит хорошим стимулом, позволяющим врожденному рефлексу подражания проявляться самым наилучшим образом у множества людей. Свет этих маяков показывает новый, манящий путь к высокой сознательности, к подлинно человеческим взаимоотношениям.

Автор: А. В. Алексеев.