Город будущего: каким он будет?

Город будущего. Каков он? Еще сравнительно недавно ответ на этот вопрос казался ясным для многих. Рисовались воображению гигантские «мегалополисы», сверхгорода, покрывающие обширные регионы и целые континенты. Среди их ландшафтов башни высотою в километр — нет, даже в два и выше — парили в заоблачных высях, связанные друг с другом многими ярусами воздушных галерей. Сверхсооружения этих сверхгородов повисали над водами и становились рукотворным небом для старых, таких обычных, таких рутинных нынешних поселений…

Вот город-мост из утопии французского архитектора Ионы Фридмана. Накрыв своей вечной тенью Париж и Гавр, их улицы и старомодные бульвары, он шагает на голенастых опорах через Ла-Манш, на земли Альбиона, а вот он разрастается и над Средиземным морем, от Европы до Африки. Соотечественник Фридмана Поль Меймон изображал подобия приземлившихся или приводнившихся «летающих тарелок» не столько земного, сколько космического масштаба, пологие конусы которых плавают в океане или поднимаются над песками пустынь. Шеренгами мстительных бетонных великанов наступали на торопливую суету сегодняшних городов сверхсооружения будущего, видевшиеся японским архитекторам.

Величины, если и не невозможные сегодня теоретически, то немыслимые с точки зрения необходимых затрат и жизненной, социальной целесообразности, казались обязательными для «страны будущего». В круто вздымающейся экспоненциальной кривой — графике, рисующем рост материального производства, виделось неоспоримое подтверждение уверенности в том, что близится эпоха гигантизма.

Да и не только прогнозы возможностей техники подсказывали подавляющий масштаб фантастических образов. Казалось, подтверждали неотвратимость роста ввысь и вширь сами факты современной реальности. Прерванная великим кризисом начала тридцатых годов «высотная драма» американских городов — гонка сверхвысоких сооружений — вновь развернулась во второй половине шестидесятых годов. Высота знаменитого «Эмпайр стейт билдинг» в Нью-Йорке, достигшего рекордной еще в 1932 году отметки в 381 метр, была превзойдена сначала двумя одинаковыми башнями нью-йоркского Международного торгового центра — их 110 этажей поднялись до 411 метров (к сожалению уничтоженных в результате террористической атаки 11 сентября 2001 года), а затем и зданием фирм «Сёрс и Робак» в Чикаго, на некоторое время ставшим самым высоким зданием в мире. Хотя по сравнению с Бурдж Халифой, построенной в Дубае в 2010 году и самым высоким зданием в мире на данный момент (829,8 метр), эти американские небоскребы не такие уж и высокие.

Бурдж Халифа.

Строились в разных странах уже как привычный факт технической реальности — мосты со свободным пролетом более километра, сооружались своды, перекрывающие без опор 250-метровое пространство и 150-метровые купола. Ускорившийся уход американцев «среднего класса» из крупных городов США с их транспортным тромбофлебитом, отравленной атмосферой, изнуряющим вечным шумом, преступностью и вспышками расовых бунтов в пригороды сделал «мегалополис» почти реальностью. Пригороды одного города-гиганта, расползаясь, начинают смыкаться с пригородами другого.

Восточное побережье США от Бостона до Вашингтона фактически становится непрерывным поясом урбанизированных территорий, «сверхгородом Босваш», протянувшимся на 900 километров вдоль Атлантики.

Количественные показатели убедительны, несомненны, успокаивающие. И, казалось, если техника будущего обещает городам головокружительные перспективы количественного роста во всех измерениях пространства, значит, ее средства могут служить и для качественных перемен городской жизни и исправления ее сегодняшних неустройств и противоречий — такова была следующая предпосылка образов «бравого нового мира», рождавшихся в головах многих писателей фантастов.

Мечты о новых формах городской среды прямо связывались с утопическими пожеланиями переустройства общества. Популярной среди авторов этих утопий стала идея текучести, непрерывной изменчивости городского окружения — «устойчивой анархии вместо неустойчивой иерархии», как писал Иона Фридман. Мощные конструкции фантастических городов-мостов или гигантские железобетонные ветви, отходящие от центральных стволов зданий-башен должны были служить основой для легких ячеек-скорлуп, образующих оболочки для жизни во всех ее проявлениях. Такие ячейки можно было бы без затруднений заменять, перемещать, перегруппировывать на ветвях башен или в переплетении мостовых ферм, давая ответ на любые новые потребности. Всевидящий, всезнающий электронный мозг, непрерывно ведущий учет меняющихся желаний каждого, должен был мгновенно рассчитывать некую оптимальную стратегию перестановок.

Вокруг технической, по сути дела, идеи развертывалась спираль социальной утопии, в которой нестабильность самой жизни и неустойчивость социальных институтов становились бы безболезненными благодаря «гибкости» материальных структур, разрешающей все человеческие проблемы,— «компьютер знает лучше…»

Рисунок города будущего.

К подобным «технотронным» утопиям какое-то время относились всерьез. Город будущего не просто представляли себе — его проектировали. Излюбленным сюжетом этой воображаемой архитектуры стал некий «город будущего» — город вообще, иногда город конкретный — Париж, Токио, Лондон или Нью-Йорк. В этих проектах виделось некое обещание, надежда на безболезненное разрешение всех проблем, неразрешимых в современной реальности. Возник новый вид иллюзий, никого ни к чему не обязывающих, но утешительных. Утопии выливались в форму, рождающую у зрителя конкретный, убедительный образ. Нарочитое отстранение формы, обеспечивавшее остроту впечатления, должно было создать и волнующее ощущение взгляда в незнаемое.

Архитектурные фантазии вошли в сферу «массовой культуры» и ее мифов. На страницах иллюстрированных еженедельников они казались убеждающими и увлекательными. Однако сенсация была недолгой. Трудная реальность современных городов была сильнее претенциозных программ преобразования, выдвигавшихся в разных странах. Стал падать интерес и к оптимистическим утопиям в области урбанистики, тем более, что миражи «городов будущего», при всей кажущейся конкретности, неотвратимо разрушались малейшими попытками наметить какие-то мосты к ним от современной прозаической реальности.

В атмосфере нараставшего скептицизма эти утопии, всецело основанные на «императиве технологии», стали возбуждать острую антипатию как в профессиональных кругах архитекторов, так и за их пределами. Утопии была противопоставлена антиутопия, выявляющая, подчеркивающая нежелательное в воображаемом будущем, а это «нежелательное» стало отождествляться с техникой, вышедшей из-под контроля человека. «Технотронная» утопия выворачивалась наизнанку, переводилась в плоскость гротеска и пародии. Бравый оптимизм был смыт «черным юмором».

Для смены настроений характерен появившийся еще в середине шестидесятых годов ХХ века фильм Жана-Люка Годара «Альфавилль» — фильм- предостережение, где картины бездуховной электронной цивилизации некоей окраинной планеты Галактики развертываются на фоне суперурбанистической обстановки, легко ассоциирующейся с архитектурными фантазиями того времени. Обстановка «ожидаемого будущего» в фильме лишена романтичности, присущей более ранним фантазиям. Напротив, в ней подчеркнута, высвечена ее стерильная обесчеловеченность. Жутковатый антураж не был построенной декорацией — он складывался из остро, по-своему увиденных и умело состыкованных фрагментов Парижа шестидесятых: суперсовременного делового центра на площади Обороны, аэропорта в Орли. (Похожий прием использовал и советский режиссер Тарковский в фильме «Солярис», смонтировав ландшафт некоего фантастического города из кадров, отснятых на скоростных автострадах центра Токио.)

Годар увидел в их надменном техницизме отражение ценностей «потребительского общества», его бездуховности — того, в чем, как он полагал, таится зерно опасности для будущего.

В середине шестидесятых годов появляются и публикации группы молодых английских архитекторов «Аркигрэм». На первых порах критика отнесла их к ряду утопий, продолжающих распространение «футурологической волны» начала десятилетия. Парадоксальная изобретательность авторов привлекла к ним всеобщее внимание. На артистически выполненных рисунках гигантский механический монстр — «шагающий город», переставляя телескопические опоры, перебирался через водные преграды; гудели под тучами космические роботы; над неким существующим городом громоздилась многоярусная косоугольная клетка «Плагин-сити» — «штепсельного города», где каждая ячейка может подключаться — как настольная лампа через вилку и штепсель — к любому гнезду системы коммуникаций и так же легко может быть отключена, заменена или перемещена.

Хищные города на колесах, поглощающие другие более мелкие города – еще одна вариация этой антиутопической фантазии. Кадр из фильма «Хроники хищных городов» 2018 года.

На фоне угасавших увлечений урбанистическими утопиями фантазии «Аркнгрэма» приняли всерьез. Группу предавали проклятиям или, напротив, пре возносили за те пророческие образы среды, которые были ею созданы. Однако «Аркигрэм» ничего не выдумывал. Подобно Годару, члены группы ничего не создавали заново — они соединяли в жутковатый «образ города» элементы, заимствованные из самых разных источников.

Заимствованное получало новое качество за счет неожиданной подстановки. Новым было целое, его поражающая воображение метафора. Авторы наслаждались игрой комбинаций, их увлекало ниспровержение привычных понятий и привычных стереотипов (в том числе — и стереотипов утопического), увлекала сама атмосфера мистификации, которую нелегко разгадать.

Среди «новинок», которые внесли в область архитектурного утопизма молодые англичане,— «нематериальное», то, что вытеснило картины чудовищно-гигантских сооружений. Главным «героем» утопии становится «робот обслуживания», немедленно удовлетворяющий любые желания (их возможная система пародировала американские потребительские стандарты, внедряемые рекламой и средствами массовой информации). Типичный атрибут американского пригородного ландшафта — кинотеатр «драйв-ин», посещаемый зрителями, не вылезающими из своих «фордов» и «кадиллаков», дал сюжет дома «драйв-ин», дома, в который не входят, а въезжают и который сам может «разъехаться» в разные стороны, распадаясь на моторизованные ячейки-капсулы.

Скафандр космонавта обыгрывается как «дом-одежда», упаковка человеческого тела, которая может служить пальто, домом и даже автомобилем, если снабдить ее мотором. Авторы этих фантазий не любят мир, в котором живут, в их глумлении есть оттенок циничного злорадства. Карусель парадоксов, самодвижение мысли, освобожденной от ограничений, задаваемых реальностью, увлекали их сами по себе. В своем пессимистическом нигилизме они утверждали «изначальность» абсурда современного западного общества, абсурда, который, как им казалось, присущ самой природе человека, а потому неизбежно должен быть занесен и в будущее. Место «утешающих» иллюзий занял черный юмор антиутопий. В увлечении им группа «Аркигрэм» была не одинока — «уничтожающий» парадокс на короткое время стал модой на Западе, разрушив веру в утопию-обещание. Утопия умерла.

Когда это случилось, когда отошла мода на фантастические «города будущего», изображаемые как сгусток технических диковин, стало легче осознать главное: город — не результат «саморазвития» техники по своим законам. Город — материальная оболочка сложной системы жизни общества, жизни человека. И проблемы предметной среды, той «второй природы», которую создает вокруг себя человек, преобразуя естественную природу, по сути своей — проблемы человеческие. Поэтому человек не может планировать свой вещественный мир, не продумывая, не планируя вместе с ним образ своей будущей жизни.

Вслед за прогрессом производства и общества меняются потребности и представления людей о том, каков должен быть идеальный город. По мере возможности к этому идеалу подгоняются не только вновь создаваемые, но и существующие города, проходя через циклы реконструкции. Но перемены не захватывают всей совокупности предметной среды сразу. Города изменчивы, но с изменчивым всегда соседствует устойчивое, стабильное. И — обратите внимание — сам человек меняется не столь быстро! Устойчива не только его биологическая структура, но и многие структуры его психологии, многие принятые им ценности. И сегодня заставляют задумываться вопросы, которые волновали Гёте и Шекспира. Написанные тысячелетие назад записки японской придворной дамы Сэй Сёнагон интересны нам не просто как документ времени — сложный внутренний мир автора близок нам, вопреки невообразимой громаде лет, сквозь которую прошла книга.

В древности несомненным был афоризм «человек — мера всех вещей». Для города, оболочки его жизни, человек и сегодня, безусловно, главная мера. В подчинении этой мере — ответ на вопрос, почему развитие градостроительной культуры до времени довольно недавнего было относительно более медленным, чем прогресс во многих других областях материального производства. О плавном подъеме экспоненциальной кривой здесь не было и речи — скорее можно говорить о неких порогах, скачках (как вверх, так и вниз), когда за сравнительно короткое время реализовались качественные перемены, и долгих интервалах между этими порогами.

Не будем пытаться очертить весь путь сложной закономерности. Вспомним лишь некоторые факты. С XXIII по XV век до новой эры в бассейне Инда процветала городская цивилизация Хараппы. Ее города имели регулярно распланированные сети широких, замощенных улиц, ориентированных по сторонам света; многоэтажные кирпичные дома обслуживались водопроводом и канализацией, воздушным отоплением и вентиляционными каналами. После того, как цивилизация Хараппы погибла, видимо, под натиском стихийных бедствий, подобный уровень городского благоустройства был достигнут через полтора тысячелетия в городах Римской империи. Вновь, после упадка античной цивилизации, европейские города выходят на уровень организованности и благоустройства, который знала Хараппа, вряд ли ранее XVIII столетия. Мы выделяем здесь только одну сторону — городское благоустройство. Если взять всю сложность городской культуры, картина развития окажется еще более далекой от условного графика.

За последние два столетия города вновь преодолели порог. Промышленная революция многократно увеличила потребность в городской концентрации, развитие транспорта расширило возможные пределы города, существующего как органическое единство. Строительная техника и техника жизнеобеспечения построек дали средства увеличить высоту застройки, а тем самым — плотность заселения городских территорий. Возросшая плотность потребовала мощных технических усилий для инженерного обеспечения санитарно-гигиенических условий среды.

Но что же дальше? Верно ли продолжать простой экстраполяцией закономерности «пороговых» процессов? Главным аргументом в пользу домов высотой в милю служила угроза «демографического взрыва», расчеты, которые, казалось, с достаточной убедительностью показывали, что не так уж далеко время, когда жителям планеты Земля можно будет только стоять плотной толпой на всей ее поверхности — сесть будет просто некуда. Однако статистика последних лет как будто показывает иное. Закономерности роста человечества много сложнее простых арифметических. Начинают срабатывать тормоза как в социальных механизмах, так, возможно, и в самой биологической системе человека,— темпы роста снижаются, они уже не несут глобальной угрозы перенаселения. Повышение производительности труда и автоматизация технологических процессов ослабляют главную в прошлом силу, рождавшую городские концентрации.

Совершенствование и развитие средств передачи энергии подкрепляет эту тенденцию. Размещение многих производств уже не привязывается с такой настоятельностью к определенному месту. Телефон, телевидение и наконец, интернет если не сняли совсем, то ослабили потребность во многих формах личных контактов между людьми.

Можно умножить аргументы, но суть их сводится к тому, что, на наш взгляд пороговый период развития городов, определявшийся ростом концентрации населения, заканчивается и, напротив, появляются и даже возрастают возможности развития в недалеком будущем равномерно рассредоточенной сети расселения — со стабилизированными в своих пределах крупнейшими и крупными городами.

Развитие современного производства делает все более необходимым и другое — преодоление вредных вторичных воздействий технического прогресса на природную среду и человека как части природы. Эта потребность уже в обозримом будущем станет весьма настоятельной. Удовлетворить ее одними пассивными средствами, например сооружением все более высоких труб, рассеивающих дым на все более обширную территорию, или дымоулавливающими фильтрами, станет невозможно. Необходимо, во-первых, сокращать объем жестких воздействий на среду, внедряя в промышленность замкнутые технологические циклы, вообще не образующие отходов и выбросов, создавая транспортные средства, не дающие продуктов сгорания, шума, ударной волны, не поглощающие слишком много кислорода. Во-вторых, нужно пересмотреть привычные приемы застройки городов, отыскивая решения, оптимальные для взаимодействия искусственной среды и живой природы. В-третьих, нужно не просто сохранять, но возрождать, регенерировать природную среду, причем возрождать комплексно, с возобновлением нарушенных экологических цепей и установлением утраченного равновесия.

Наконец, мы обязаны беречь и охранять от непредвиденных последствий собственной деятельности не одну лишь природную среду, но и культурную среду, напластования результатов человеческого труда, воплощающие непрерывность, преемственность культуры. Не случайно устойчивое психологическое предпочтение, которое оказывают люди обжитым, «старым» частям города перед «новыми» частями подчас вопреки очевидным преимуществам материального комфорта. Не случайна и мода на «стиль ретро» — попытка отгородиться от стерильной современности символами культурной преемственности. Люди стремятся быть сопричастными временному потоку, соединяющему прошлое и будущее,— этой потребностью нельзя пренебречь.

И когда возвращаешься к размышлениям о городе будущего, уже не обольщают технические эффекты завтрашнего дня. Гигантские сверхздания осуществимы и сегодня. Осуществимы, но… нужны ли? Расчеты показывают, что дом в 2,5 километра высотой можно построить. Но опыт США показал, что здания выше шестидесяти этажей экономически нецелесообразны (даже при фантастически взвинченной спекуляциями цене земли в деловом центре Нью-Йорка), а регулярные рейсы на скоростных лифтах выше двухсотметровой отметки влияют на здоровье людей. Супернебоскребы построены вопреки этому в борьбе за престиж, рекламу, международную известность. А ведь всего этого не должно быть в «желаемом будущем».

Да и вообще отождествление прогресса и гигантских величин — анахронизм. Башня в тысячу этажей высотой, быть может, так же нелепа, как самый большой в мире транзисторный приемник. В мечте о городе будущего сегодня выступает иное — возможность вернуть нарушенные сегодня в больших городах условия близости человека с природной средой, а в малых населенных местах — возможность создать все условия для приобщения людей к сокровищам культуры и источникам информации, к интенсивной культурной жизни.

Город будущего в моем сегодняшнем представлении — прежде всего спокойная гармония ландшафта, соединяющего в органичном единстве природу и искусственные сооружения, новое и унаследованное от прошлого. Здесь нет драматичных нагромождений гигантских масс, масштабов, подавляющих восприятие. Здесь человек, а не автомобиль — мера всех вещей.

Этот город основывается на мощной инфраструктуре коммуникаций, связывающих его в единый организм. Но их системы, служащие для перемещения людей и грузов, для передачи энергии и информации, основываются на развитых сетях, размещенных в подземном пространстве, и невидимы на поверхности земли. Коммуникационные системы трехмерны — вертикальные стволы связывают их многочисленные подземные уровни, пронизывают сооружения, поднимающиеся над землей.

Средства общественного транспорта, движущиеся на различных уровнях, имеют разную скорость, различные интервалы между остановками и перевозят на различные расстояния. Четкая иерархия их сетей при хорошо организованных пересадках дает возможность быстро и с удобствами преодолеть любое расстояние. Благодаря этому населенные места существуют уже не как изолированные единицы, но как обширные связанные группы, «созвездия». В этих «созвездиях» отпадет традиционное деление населенных мест на городские и сельские — будут объединенные сетью коммуникаций разновеликие населенные пункты, связанные с различными типами производства и разными моделями организации жизни. Эти поселения грядущего будут очень различны по своей величине, застройке, характеру отношений между искусственной и природной средой, обеспечивая людям самый широкий выбор жизненных моделей, — крупные города, избавленные от нездоровой скученности, разрушения среды и агрессивно теснящей человека техники, и мелкие поселения с застройкой, растворенной среди природы.

Равные возможности образования, приобщения к источникам информации, к крупным культурным центрам для обитателей крупнейших и малых населенных мест обеспечат не только легкость транспортных сообщений, но и новые средства передачи информации.

Развитие средств передачи информации разного рода снимет необходимость концентрации многих видов труда. Для людей ряда профессий станет целесообразным соединение жилья и рабочего места. Автоматизация сократит потоки людей, направляющихся к промышленным предприятиям, причем многие предприятия, использующие технологию, не влияющую на окружение, расположатся среди жилых районов.

«Подземная урбанистика» снимет с поверхности земли транспортные потоки (причем не исключено, что это будет возможно и для внешнего транспорта — экспериментальный проект вакуумного тоннеля через Американский континент, от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка, для сверхскоростных поездов с электромагнитным двигателем обещает более дешевые, быстрые и безопасные сообщения, чем обеспечиваемые современной авиацией).

Но подземное пространство может служить и для размещения складского хозяйства и многих видов производства. Индустрия переработки отходов освободит города от свалок, поглощающих в современных городах немалые земельные участки. Городу незачем будет расти бесконечно вширь.

Современные жилые микрорайоны прижимаются к дорогам зданиями. Внутри каждого микрорайона — островки зелени.

Переход на такую или любую другую новую систему пространственной организации не должен, разумеется, затрагивать сложившейся городской среды. Освобожденная от хаоса случайных наслоений и давления транспортных потоков, соседствующая с обширными территориями, где возрождена природная среда, она станет вполне благоприятной для обитания. Сохраненные ею культурные ценности будут приумножены новой архитектурой, которая вернет себе качества высокого искусства, будучи отнюдь не менее экономичной и технологичной, чем архитектура нашего времени.

Города изменятся. Экологический город будущего будет не похож на сегодняшние города. Но преемственность культуры продолжится, как продолжатся благодаря ему многочисленные нити жизни, наполняющей естественную природу. Реализация мечты о нем потребует технических решений более высокого уровня, чем те, которые были бы необходимы для осуществления «городов-мостов» или групп сверхнебоскребов — наиболее впечатляющих атрибутов вчерашних фантазий. Вместе с тем техника будущего реализуется, прежде всего, в сложных инфраструктурах, незримых, обеспечивающих жизнь, но не превращающихся в ее оболочку. Фантастичное с сегодняшней точки зрения развернется во всю силу под землей, освобождая ее поверхность для человека. Сегодня хочется мечтать об этом.

Автор: А. Иконников, доктор архитектуры.