Нужны ли дилетанты в науке

Вначале, как рекомендуют древние, договоримся о словах. За термином «дилетант» утвердилась сомнительная слава человека, обитающего на периферии науки, верхогляда, «аутсайдера». Между тем есть и другие оттенки. Это понятие ведет родословную от латинского «delecto» — забавляю, услаждаю и означает занятие какой-либо наукой без специальной подготовки, а точнее, пожалуй, без специального, подтвержденного дипломом образования. Такое понимание более соответствует положению дел, мы и будем придерживаться этого смысла. В самом деле, наука, в том числе современная, отмечена успехами дилетантов. Трудно избежать соблазна еще раз вспомнить о них.

Чтобы сразу же привлечь доверие читателя, сошлемся на авторитет А. Эйнштейна и Л. Инфельда. Они пишут: «Удивительно, что почти все фундаментальные работы о природе теплоты были сделаны не физиками-профессионалами, а людьми, которые рассматривали физику как свое любимое занятие». Это были многосторонний шотландец Д. Блэк, немецкий врач Р. Майер, английский пивовар Д. Джоуль. Добавим сюда Г. Гельмпольца, врача по профессии, как и его соотечественник Р. Майер, и окажется, что по существу все первооткрыватели закона сохранения и превращения энергии были дилетантами.

Примерно то же и в других науках. Даже такая строгая и точная дисциплина, как математика, многим обязана дилетантам. Среди них немало громких имен. Юристы П. Ферма, Г. Лейбниц и отец буквенной алгебры Ф. Виет, филологи Л. Эйлер из Петербургской академии и немецкий ученый Г. Грасман. Известного французского математика XVIII столетия Ж. Д’Аламбера родители во что бы то ни стало хотели видеть врачом, дали образование. Однако он, в конце концов, оставил медицину, сулившую ему хороший достаток и, по выражению Ж. Кондорсе, предался математике и бедности. Другой французский математик, С. Пуассон, намеревался стать цирюльником, но порвал с этой также доходной по тем временам отраслью.

Идем дальше. Еще один французский ученый, Р. Декарт, и венгр Я. Бойяи — по профессии военные. Оба офицеры, оба достаточно заполненные делами своей профессии, и наука могла быть для них лишь областью любительских увлечений. Однако именно здесь они прославили себя как выдающиеся математики.

Среди дилетантов заметны самоучки, люди, так сказать, сделавшие сами себя («self-made», как говорят в Англии). Выйдя из низов и не получив никакого образования, они сумели подняться к высшей науке и шагать в ее рядах с другими наравне и даже порой обгоняя. Если не ходить далеко за примерами, то в той же математике отметим К. Гаусса. Сын водопроводчика, он еще при жизни был увенчан титулом «короля математиков». Выходцем из бедной семьи был норвежец Н. Абель, заложивший вместе с Э. Галуа в начале XIX столетия очень перспективную (не только для самой математики) отрасль — «теорию групп. И все-таки, подумает читатель, то были события давней давности. А что прибавил к ним прошлый двадцатый век? История повторяется: в точной науке снова празднуют победы юристы, филологи…

В двадцатые годы Э. Хаббл, позабыв о своем юридическом «происхождении», с головой уходит в астрономию. Ряд крупнейших открытий увенчался знаменитым законом, названным его именем (закон Хаббла описывает линейную связь скорости разбегания галактик в зависимости от расстояния до них). В тридцатые годы филолог де Бройль стал одним из создателей квантовой механики, а полтора десятилетия спустя лингвист по образованию Ч. Таунс из США разделил с Н. Басовым и А. Прохоровым Нобелевскую премию за конструирование лазеров.

Середина столетия снова отмечена успехами в математике сразу нескольких дилетантов. Бедный конторский служащий из Индии С. Рамануджан получает блестящие результаты в теории чисел, а английский врач-психиатр Р. Эшби — в кибернетике. Наконец, английский биолог Р. Фишер создает в далекой ему области математической статистики труд, признанный — при неслыханном сопротивлении специалистов — лучшим за многие годы и выдержавший несколько изданий.

Видимо, пора остановиться. Надеемся, нам удалось создать о дилетанте впечатление если не выдающейся, то, по крайней мере, достойной уважения фигуры в науке. Напрашивается вывод, что дилетанты не только оставили след в прошлом, заметны ныне, но, судя по всему, не намерены уходить со сцены и в будущем.

Психологическая аберрация

Само по себе это не должно вызывать тревоги. Беспокоит другое. Не преувеличиваем ли мы иногда роль дилетантизма? Не проявляется ли здесь своего рода психологическая аберрация?

Очевидно, наука держится, прежде всего, специалистами. Им обязана она в первую очередь своими достижениями. Но на этом фоне тем заметнее возмущения, вносимые дилетантами. А чем ярче исключения, тем сильнее хочется о них говорить. Хорошо известно: пусть тьма фактов поддерживает закон, стоит появиться одному (всего лишь одному!), который с этим «не согласен», как закон подает в отставку. Тысячи удачливых профессионалов не подтвердят в той же степени своего значения, как успех одного дилетанта — своего. Так укореняется мнение об исключительной роли дилетантов. Долю усердия проявляет здесь также научно-популярная литература…

Однако и это еще полбеды. Настоящая беда приходит с непониманием того, кто таков дилетант. К сожалению, у иных решительных людей складывается убеждение, будто в науке можно получить результаты, вовсе и не осваивая глубоко специальную область. Стоит лишь в нее войти, оглядеться, прослышать о действительных (или мнимых) проблемах, как мы уже готовы идти в наступление. Серьезные журналы, большие ученые просто обескуражены наплывом корреспонденции от непризнанных первооткрывателей. Поразительно, как люди, едва освоив средние классы знания и мало что прибавив к этому самостоятельными занятиями, берутся сокрушать основы наук.

Присмотримся, однако, что представляет собой настоящий дилетант. Не тот, кто призывает сражаться с консервативными профессионалами, а тот, кто делает открытия.

Прежде всего, обнаруживаем, что дилетанты — глубоко образованные в своей области специалисты. Более того, не получив почему-либо образования в той науке, куда их бросает любознательность, они одолевают ее сами. Поэтому к ним скорее подходит понятие «относительный дилетант».

Г. Лейбниц, хотя и со второй попытки (к первой он тут же остыл), но освоил математику. Быстро прошел ее высшие этажи по работам Р. Декарта, Б. Кавальери, Б. Паскаля и подготовил себя к тем великим открытиям, которые он совершил. Вместе с тем не забудем, что Г. Лейбниц — очень образованный человек своей эпохи: магистр философии, доктор права, отличный знаток истории, языков. Л. де Бройль поначалу тоже владел только гуманитарным знанием и имел степень лиценциата литературы (в ряде европейских стран — средняя между бакалавром и доктором ученая степень). Но затем под руководством брата, физика, освоил эту отрасль так, что сразу вышел на ее передовые линии — туда, где кипели страсти вокруг непонятных квантов. Или Э. Хаббл — прежде чем прийти к открытиям, он, оставив юридическую карьеру, поработал простым наблюдателем обсерватории, затем пробился в сотрудники знаменитой обсерватории в Маунт-Вильсоне, где и завершил освоение новой для него дисциплины.

Далее. Дилетант трудолюбив, понимая, что набегами твердыни науки не осилить. Полистаем биографии дилетантов и буквально о каждом узнаем: все свободное от работы по профессии время отдал наблюдениям, экспериментам, исследованиям в заинтересовавшей его области. Пивовар Д. Джоуль наиболее важные опыты проделал, понятно, не тогда, когда варил пиво, а отнимая часы у отдыха. Даже во время путешествия по Швейцарии, любуясь ее водопадами, помнил о превращениях тепла: измерял разность температур между верхним и нижним уровнями, выяснял, как она зависит от высоты водопада и энергии падающей воды, от воздействий ветра, солнца, других факторов.

Так что в трудолюбии, образованности, владении основами той области знания, в которой он отваживается что-то сказать, дилетанта едва ли верно противопоставлять специалисту в той мере, в какой это порой делается.

И еще. В науке нередко возникает ситуация, когда накопленная груда фактов требует обобщений, но одного ума явно не хватает, чтобы все объять. В этих условиях, говорит Э. Шредингер, нет иного выхода, как рискнуть взяться за синтез, хотя бы наши знания в отдельных частях оказались и неполными, полученными из вторых рук и хотя бы мы подвергались опасности прослыть даже не дилетантами, а невеждами. Более того, когда намечается новая отрасль науки, по которой еще нет специалистов, как обозначить тех исследователей, которые идут в нее работать? По отношению к новому, неизведанному все оказываются дилетантами. На сей счет остроумно заметил автор романа «Самшитовый лес» М. Анчаров: «Думали, что солнце всходит и заходит. И когда Коперник догадался, что это не так, он был дилетантом. А когда все увязал и подтвердил — стал профессионалом».

Итак, не будем столь решительны, противопоставляя дилетанта специалисту. Однако это не значит, что между ними стирается всякое различие. Оно есть, только как раз не в том, что хочется увидеть поклонникам дилетантизма,— отсутствие специальных познаний и упований на интуицию. Интуиция, конечно, выручает, только не того, кто обделен знанием. Нет нужды доказывать, что такого дилетанта следует опасаться. И не ему наука обязана успехами, которых достигли люди, пришедшие, так сказать, со стороны.

Но почему все-таки дилетантам часто сопутствует удача? В чем их преимущество перед профессионалами? Это стоит понять, чтобы извлечь ценный опыт для формирования будущих специалистов, для организации научной работы.

«Читай он меньше, он создал бы больше»

Естественно, что никаких серьезных открытий не будет, если не накоплены предварительно отдельные факты, детали, частности. Этим живет специалист, на этой почве развертывается его профессиональное мышление. Объемы информации растут, и, не овладев ею, не продвинешься вглубь вещества и Вселенной.

А ученые недовольны. Они все чаще говорят, что эрудиция затрудняет исследователю поиск, становится препятствием. «Читай он меньше, он создал бы больше». Эти слова, сказанные о большом английском физике XIX столетия В. Гамильтоне, звучат актуально (быть может, даже более актуально) и сейчас.

Конечно, речь идет о чрезмерной эрудиции, об узкой специализации в науке. «Из-за чрезмерной специализации,— пишет, например, английский химик Э. Чаргафф,— мы иногда получаем массу никому не нужной информации». При этом она так быстро растет и столь изощренно членится, что если вы захотите вернуться к дисциплине, которую хорошо изучили десять — двадцать лет назад, то почувствуете себя непрошеным гостем.

В потоке частностей тонет самое важное. Внимание вынуждено скользить по внешнему слою явления, вместо того чтобы задержаться на чем-то, осмыслить и пойти вглубь. Вот пример такой диффузии мысли, отмеченный Г. Вейлем. Характеризуя математическую науку в США в середине века как достигшую крайней специализации, Г. Вейль говорит, что это похоже на то, как мы входим в сильно освещенную камеру, где каждая деталь выделена «с одинаково ослепляющей яркостью», без рельефной выразительности. Сам он предпочитает «открытый ландшафт под ясным небом с его глубиной перспективы», когда отчетливая очерченность «близких деталей постепенно сходит на нет по мере удаления к горизонту».

Чрезмерно погружаясь в детали, можно потерять предмет исследования как целое. Но сколько бы нас ни радовали тончайшие нюансы, надо уметь вовремя вспомнить, что перед нами — единое целое. Это особенно важно для наук о живых структурах, о человеке, о социальных образованиях. Недаром биологи предупреждают друг друга: «Чем сильнее вы расчленяете организм, тем дальше уходите от биологии». Как-то один американский физик показывая Г. Селье свою лабораторию, с гордостью объявил, что создает электронный микроскоп, увеличивающий в два миллиона раз. Выдающийся физиолог был поражен: как можно, подумалось ему, восторгаться конструкцией, которая уменьшит поле зрения естествоиспытателя в два миллиона раз!

Узкая специализация навязывает определенный стиль восприятия мира. Она как бы изолирует исследователя от окружающего, оставляя наедине с предметом его аналитических стараний. Зарывая свою мысль в точечных объемах вещества, он лишается масштабности видения и невольно чувствует себя заброшенным. Прикованный к отдельному обрывку целого, человек и сам, по выражению Ф. Шиллера, «становится обрывком».

Вот где может оказаться полезным опыт дилетанта. Его преимущество не в том, будто он мало знает (знаний у него достаточно), а в том, что его ум свободен от массы затемняющих суть дела сведений, а также от положений и норм, ставших предрассудками.

Не успевший обрасти грузом специальных познаний, свободный от их дисциплинарного удушья, дилетант скорее пройдет мимо второстепенного материала и потому скорее увидит предмет цельным, в единстве его характеристик.

Конечно, как можно осмыслить проблему без специальных знаний? Стало быть, и говорить надо не о вреде специализации, а о разумных границах накопления и усвоения информации. Но, допустим, проблема поставлена, и мы на втором этапе творческих исканий — решение задачи. Здесь груз знаний становится, пожалуй, еще тяжелее.

Перенасыщенность информацией мало располагает к самостоятельным решениям. Поглощая массу литературы по специальности, человек постепенно привыкает считать, что в ней он найдет ответы на все вопросы. Вырабатывается своеобразное иждивенчество. Когда мы что-то знаем (или нам кажется, что знаем), едва ли явится желание об этом размышлять. Так глохнет инициатива, потребность разобраться, провести «расследование» самому. И если ум исследователя завоеван чужими мнениями, где же найти место для собственных? П. Капица однажды заметил: «Эрудиция не всегда является той основной чертой, которая позволяет ученому решать задачу, тут главное — воображение, конкретное мышление и в основном смелость».

Здесь опять преимущество за дилетантом. Подобно профессионалу, он осваивает заинтересовавшую его отрасль. Но для него это чужая сфера. Профессионал впитывает содержание, что называется, с колыбели, впитывает методично, последовательно, укладывая одно к одному. Будучи хорошо знаком лишь со своей дисциплиной, он приучается смотреть на ее положения как непререкаемые, исключающие сомнения, сживается с ними.

Иное — дилетант. Овладевая полюбившейся наукой среди других дел, к тому же в более короткие сроки, он просто не успевает проникнуться подобострастием. Потому принимает ее законы в качестве утверждений интересных, может быть, глубоких, но… не единственных. В этом различии подходов к содержанию науки и зарыты многие беды профессионального ученого, равно как источники удач дилетанта.

Поскольку дилетант пришел со стороны, не успел окунуться во все тонкости дела (он их просто не знает), поскольку не испытывает почтения к ученым отцам, ему легче оторваться от парадигм старого знания и пуститься в свободное плавание. Интересно признание Г. Лейбница: «Две вещи принесли мне огромную пользу…— писал он.— Во-первых, я был, собственно говоря, самоучкой, во-вторых, во всякой науке, как только я приобретал в ней первые понятия, я всегда искал новое часто потому, что не успевал достаточно усвоить обыкновенное».

Дилетант не скован никакими обязательствами по отношению к той науке, в которую пришел, ему легче идти вразрез с утвердившимися мнениями и потому он свободнее меняет позиции и привязанности.

…Когда министр сельского хозяйства Франции просил Л. Пастера поехать в южные департаменты для борьбы с болезнью шелковичных червей, ученый поначалу отказывался, заявив, что ничего в этом не смыслит. На это его учитель, академик Ж. Дюма, заметил: «Тем лучше. У вас не будет никаких мыслей, кроме тех, какие вам подскажет собственная голова, а это часто бывает на пользу дела». Как известно, Л. Пастер решил задачу. Он указал простые и безотказные средства предупреждения болезней шелкопряда.

Раскрепощение специалиста

Из этого сопоставления дилетанта и профессионала может вытекать лишь одно: специалисту есть что заимствовать у «настоящего» дилетанта — его приемы, его стиль, манеру обращаться с материалом. Дело не в том, чтобы хоронить специальные знания, не считаться с ними, а в том, чтобы научиться видеть свои проблемы как бы со стороны. Выходит, современной (да и прежней) науке нужен не собственно дилетант, а раскрепощенный специалист, способный взглянуть на дела своей науки с дилетантским укором.

И не под влиянием ли опыта дилетантов некоторые ученые предлагают меры, могущие противостоять давлению научной традиции? Так, английский физик Д. Томсон рекомендовал, погрузившись в проблему, не спешить обнять всю литературу по теме. Сначала, советует он, рискните высказать независимое ни от кого мнение, а потом ищите предшественников. Начав же с них, трудно избавиться от предвзятых мнений и сделать оригинальный ход.

Насколько известно, некоторые современные руководители ведут своих аспирантов тем же путем, рекомендуя вначале испытать собственные решения и лишь потом искать готовые.

В какой мере выдерживаются нужные пропорции при обучении? Ведь нередко проблема формирования исследователя, его творческих способностей подменяется простой задачей увеличить объем информации. Но образование знакомит с чужим опытом, а перенасыщенность им глушит в человеке самобытные начала.

Положим, дилетант не знает методов или норм, не знаком с запретами облюбованной области. А что делать в таком случае специалисту? Он-то все это знает…

Надо поступить, как дилетант. Одно из его «прегрешений», например, — «отталкивание решения». Решение есть (на основе господствующей теории), но вы, как будто не зная об этом, сопротивляетесь ему. А когда назад движение отрезано, невольно приходится искать (и часто находить) иные, более эффективные пути.

Плодотворен и другой типично дилетантский прием — переворачивание (проблемной ситуации, метода, способа решения). Принято делать так, а мы сделаем наоборот, словно не зная, как надо поступить «правильно». Аналогичный прием использовал, например, в построении новой системы мира Н. Коперник, когда «распорядился» ходить не Солнцу вокруг Земли, а наоборот. Так же поступили Н. Лобачевский, создавая свою «воображаемую геометрию», Э. Дженнер — раскрывая тайну иммунитета.

…Долгое время не удавалось понять причину поражения оспой. Занимался этим и врач Э. Дженнер. Заметив, что доильщицы коров не подвержены этому недугу, он взялся за исследование совсем по-иному. Вместо вопроса, почему заболевают оспой, перевернул задачу: почему некоторые люди не болеют ею. Идя этим путем, врач и установил, что, заразившись легкой коровьей оспой, доильщицы приобретают устойчивость к тяжелой болезни.

Если прием оборачивания и не дает немедленного эффекта (а чаще оно так и бывает), это все равно полезно: прием ускоряет приток свежих мыслей, которые все время двигались как бы по кругу, в одном направлении. Вспомним, что в своей области дилетант — неплохой специалист, во всяком случае, образованный человек. Значит, он не просто приходит в «чужую» дисциплину, но и кое-что приносит с собой: посторонние знания, методы решения своих задач, вообще иной стиль рассуждения и восприятия мира.

Дилетанты с только им присущей непосредственностью путают науки, сближая смежные и далековатые дисциплины, перемешивая их методы, установки, их «нравы». Это всегда обогащает неожиданными ассоциациями, освежает мысли. Явной похвалой дилетанту воспринимаются, к примеру, слова, произнесенные биологом Н. Кольцовым еще в тридцатых годах: лучше заслужить упрек в дилетантском отношении к соседним наукам, чем вовсе от них отгородиться, сославшись на незнание, ибо именно работа в промежуточных сферах способна дать плодотворные результаты.

Обмен мнениями полезен и в более узком пространстве взаимодействий. Так, французский изобретатель земледельческих машин Ж. Алле еще в ХIХ веке отмечал, что ему всегда было трудно сосредоточиваться на одном предмете. Когда думал об усовершенствовании плуга, невольно закрадывались идеи насчет молотилки; переключался на молотилку — мысли петляли вокруг плуга. Похожими наблюдениями делится и соотечественник Ж. Алле А. Сурье в книге «Теория изобретения» (1886 год). При этом он рекомендует записывать все побочные, на первый взгляд даже наивные (дилетантские) решения, внимательно прислушиваясь к идеям, которые рождаются в таких «смешанных браках».

Из истории научных открытий узнаем, что успех чаще сопутствует исследователям, наделенным разносторонней ученостью и умеющим переключаться с одной области на другую, — Л. Пастер, А. Гумбольдт, Д. Менделеев, В. Вернадский. В наше время эта проблема стала еще острее. Не случайно президент Венгерской Академии наук Я. Сентаготаи в одном из интервью отметил: «Только те люди должны становиться учеными, которые способны в течение жизни, по крайней мере, три раза обновить свои знания, сменить не только методы труда и средства, но и творческие концепции».

Нужны не столько дилетанты, отдающиеся науке из любви и в дополнение к своей профессии, сколько исследователи широко образованные, способные преодолевать ведомственную привязанность, умеющие посмотреть на свой материал раскованно, глазами стороннего наблюдателя.

Автор: А. Сухотин, доктор философских наук.