Реальность лингвистической симфонии
Статья написана Павлом Чайкой, главным редактором журнала «Познавайка». С 2013 года, с момента основания журнала Павел Чайка посвятил себя популяризации науки в Украине и мире. Основная цель, как журнала, так и этой статьи – объяснить сложные научные темы простым и доступным языком
Поразительный факт: автор, чье имя теперь можно встретить буквально в любой работе, посвященной общим проблемам лингвистики, за всю жизнь не опубликовал на эту тему ни одной, даже незначительной статьи. А книга, которая принесла ему всемирную известность и перед заглавием которой стоит его имя, как это ни парадоксально, была написана не им и, по всей видимости, не была им даже задумана (во всяком случае, в его архивах не сохранилось никаких материалов, которые свидетельствовали бы о таковом намерении).
«Книги имеют свою судьбу», — говорили древние. Здесь это изречение как нельзя более уместно — судьба этой книги необычна.
В 1906 году швейцарский лингвист, виднейший специалист в области индоевропейских языков Фердинанд де Соссюр вступает в должность профессора общего языкознания Женевского университета. Новый профессор, прежде никогда специально не занимавшийся общими проблемами языка, перед весьма незначительной аудиторией (шесть человек) начинает читать свой курс лекций. Всего курс по общей лингвистике был прочитан им трижды, и число его слушателей не превысило тридцати человек.
Итак, что же услышали ученики профессора де Соссюра? А услышали они приблизительно следующее: язык, вот уже несколько тысячелетий служащий объектом изучения, не представляет сколько-нибудь единого образования, скрывая несколько объектов, настолько различных, что исследование какого-то одного из них не только возможно, но и необходимо без учета всех других. Внешняя сторона языка в его связи с историей народа, географическим распространением, политическими и культурными установлениями должна быть противопоставлена его внутренней стороне — системе языка: можно ведь изучать язык, совершенно не зная условий, в которых он развивался (ситуация, знакомая, в частности, многим исследователям, имеющим дело с древними текстами).
Хотя впрочем, многие современные люди в обязательном порядке изучающие английский язык, готовясь даже к экзаменам по английскому языку TOEFL или IELTS не знают истории формирования языка, и чем обусловлены те или иные грамматические правила и в особенности запутанная английская фонетика, когда слово пишется не так как читается.
Это — как в шахматах, говорит де Соссюр, то, что эта игра пришла в Европу из Персии, есть факт внешнего порядка, внутренним же является все то, что касается системы и правил игры. Но и то, с чем имеет дело «внутренняя» лингвистика — собственно речевая деятельность человека,— тоже учения речевой деятельности, и от него — две дороги, говорит Соссюр, одна — в область изучения языка, другая — в область изучения речи.
Язык в противоположность речи независим от конкретного индивида, это «навяанная» обществом система правил, обеспечивающая возможность общения между людьми. Речь, будучи теснейшим образом связанной с языком, являясь его реализацией, тем не менее, не есть достояние коллектива, она проявляется в каждом отдельном случае говорения, она подвержена разного рода случайностям и колебаниям. Индивидуальные отклонения и ошибки, возможные в речи, не затрагивают общей системы языка, подобно тому, как, замечает Соссюр, реальность симфонии «не зависит от способа ее исполнения,- ошибки, которые могут сделать исполняющие ее музыканты, никак не вредят этой реальности».
Явления языка требуют раздельного рассмотрения в зависимости еще от одного фактора — времени. Элементы, существующие на одном временном срезе, синхронно, должны изучаться синхронической лингвистикой, изменение языка во времени — объект лингвистики диахронической. Любое синхронное состояние есть, разумеется, результат предшествующего изменения, но для того, чтобы данное состояние понять, знание истории совершенно излишне. И опять аналогия с шахматами: «любая данная позиция… совершенно независима от всего того, что ей предшествовало; совершенно безразлично, каким путем она сложилась; зритель, следивший за всей партией с самого начала, не имеет ни малейшего преимущества перед тем, кто пришел взглянуть на положение партии в критический момент…»
Итак, пути определены, и лингвист может идти по любому из них. Сам Соссюр уделяет основное внимание тому пути, который кажется ему наиболее важным: на первом перекрестке он выбирает язык, на втором — синхронию, а в качестве объекта синхронической лингвистики берет не просто хаотический набор отдельных звуков, слов или синтаксических конструкций, но четкую систему, где все элементы взаимосвязаны и значимость каждого определяется его положением среди остальных. Именно провозглашение принципа системности языка, сменившего стихийный «атомизм» предшественников Соссюра, является величайшей заслугой ученого. Этот принцип принят всем современным языкознанием, а система лингвистических понятий, разработанная Соссюром (понятия лингвистического знака, значимости, синтагматических и ассоциативных отношений, противопоставления язык — речь и т. п.), лежит в основе всех без исключения концепций и теорий, возникших после появления «Курса общей лингвистики».
Однако несмотря на то, что принцип системности был сформулирован Соссюром лишь на склоне лет, принцип этот не являлся для него каким-то новым изобретением. Вся научная деятельность этого ученого, относившаяся по форме к традиционной сфере (он, как подавляющее большинство лингвистов того времени, занимался сравнительно-историческим языкознанием), была проникнута теми же пионерскими идеями, которые позднее были высказаны в «Курсе». Чем бы ни занимался Соссюр — употреблением падежей в санскрите, индоевропейскими гласными, литовским или греческим ударением, анализом принципов стихосложения, — везде он стремится за внешней беспорядочностью разнородных языковых фактов увидеть и исследовать стройную систему языка. В этом смысле написанный двадцатилетним юношей «Мемуар о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках» является произведением не менее зрелым, чем «Курс», прочитанный через 30 лет знаменитым ученым.
«Мемуар» — сложнейшая и в высшей степени специальная работа, можно попытаться дать лишь очень упрощенное представление об открытии, которое описано в ней. Состоит оно вот в чем: исследуя древние индоевропейские языки, лингвисты на основании их сравнения восстанавливали гипотетические формы слов общего индоевропейского языка — их прародителя, при этом среди прочих выделялась большая группа слов, у которых в одних грамматических формах выступал гласный, который в праязыке обозначали через *е (под звездочкой принято писать звуки и слова, реально не зафиксированные в языке, а восстанавливаемые в качестве гипотетических), в других формах вместо *е появлялся *о, в третьих не было ни *е, ни *о, корень выступал без гласного.
Видимо, нет нужды говорить, что в реальных языках все выглядело гораздо сложнее, но все-таки чередование е/о/ нуль прослеживалось довольно последовательно. Однако на фоне общей системы встречались исключения, которым предшественники Соссюра объяснения не находили; например, в некоторых языках гласные, соответствующие общеиндоевропейскому *о, то вступали в чередование с *е, то нет. Это ничем не мотивированное, абсолютно нерегулярное поведение звука настоятельно требует объяснения, и Соссюр его предлагает: здесь мы имеем дело, говорит он, не с одним, а с двумя разными индоевропейскими звуками. Первый, ведущий себя строго в соответствии с правилами чередования,— истинный *о, второй — совсем другой звук, Соссюр обозначает его *А.
Как звучал этот загадочный *А, Соссюр не знает, да это не так уж и важно (любые реконструкции носят предположительный характер — знаки *о, *е тоже весьма приблизительно передают фонетический облик звуков); важно другое: Соссюр знает, как вел себя этот звук. А вел он себя, как положено самому обыкновенному сонантному коэффициенту, то есть звуку типа i, u, n, — превращался в гласный там, где не было основного гласного, выступал как согласный в составе полного дифтонга (стоит ли напоминать, что никаких дифтонгов с *А в реальных языках не было, вместо них были долгие гласные — другое исключение из общей системы, теперь легко объяснимое: «а» долгое являлось рефлексом дифтонга *еА, «о» долгое — рефлексом *оА). Так, общеиндоевропейский язык, бывший до Соссюра довольно-таки неупорядоченным нагромождением праформ, обретал четкую структуру.
Быть может, изложенное таким образом открытие выглядит слишком просто, но нельзя забывать, что ученому пришлось иметь дело с огромным неупорядоченным материалом, необходимо было выбрать из всей этой массы нужные факты, очистить их от более поздних наслоений и результатов действия других языковых законов, изменявших картину до неузнаваемости. И, видимо, лишь твердое убеждение, что язык должен представлять собой систему, позволило Соссюру преодолеть все эти трудности.
Открытие Соссюром исчезнувшего звука, не зафиксированного ни в одном из известных языков, является одним из самых блестящих открытий за всю историю языкознания. Оно представляет собой замечательный образец научного предвидения, и его нередко ставят в один ряд с такими открытиями, как открытие Леверье, который на основании косвенных данных вычислил орбиту неизвестной в его время планеты, так что воспользовавшемуся его указаниями Галле оставалось лишь посмотреть в телескоп, чтобы увидеть Нептун.
Сопоставление с Леверье не случайно — гипотеза Соссюра удивительнейшим образом нашла «экспериментальное» подтверждение: через несколько лет после смерти автора «Мемуара» молодой чешский востоковед Б. Грозный публикует результаты своей дешифровки хеттских надписей, язык которых неожиданно для всех оказывается индоевропейским. И вот в этом, чудом возникшем источнике, в тех местах, где следовало, согласно Соссюру, ожидать появления сонантного коэффициента *А действительно обнаруживается особый звук!
Однако вернемся к истории «Курса». В 1913 году Соссюр умирает, так и не опубликовав ни строчки из того, о чем говорилось на лекциях. Вскоре двое учеников Соссюра, Ш. Балли и А. Сеше, осознавая всю важность идей, высказанных их учителем, решают собрать уцелевшие конспекты лекций Соссюра и на этой основе воссоздать его теорию. Они соединяют записи в одно целое, редактируют примеры (а иногда и сам текст) и в таком виде в 1916 году публикуют книгу, которой суждено было сыграть столь выдающуюся роль в истории лингвистической науки. «В наше время, — писал известный французский ученый Э. Бенвенист, — едва ли найдется лингвист, который не был бы чем-то обязан Соссюру, как едва ли найдется такая общая теория языка, в которой бы не упоминалось его имя».
Для того, чтобы оценить революционность соссюровских идей, нужно представить себе ситуацию в лингвистике к моменту создания «Курса». Согласно общепринятому мнению, днем рождения современного языкознания как научного изучения языка (в противоположность практическому и философскому) является тот день, когда на заседании Бенгальского Азиатского общества в Калькутте выступил сэр У. Джоунз, доклад которого содержал основы гипотезы о родстве индоевропейских языков. Занятия санскритом привели сэра Джоунза к выводу, что санскрит сходен с греческим и латинским, причем степень этого сходства такова, что исключает какое бы то ни было случайное совпадение. Названные языки, по мнению исследователя, «возникли из одного общего источника, который, возможно, уже не существует». Прозвучавшее в этот день выступление сэра Джоунза определило магистральные пути развития науки о языке всего XIX столетия. В этот период лингвистическая мысль почти целиком сосредоточилась на изучении одного феномена — соотношения родственных языков.
Продолжение следует.
Автор: Т. Ларина.