Рисование – путь к себе
Проблема активного формирования человеческой личности, прежде всего творческого начала в человеке, приобретает все большую остроту для наших дней. Но та же проблема существовала и в далеком прошлом, занимая мысли передовых деятелей культуры. И среди многих средств, привлекаемых для ее решения, начиная с рубежа XVII—XVIII веков, совершенно исключительное место отводилось явно недооцениваемому нами изобразительному искусству. Опыт прошлого и наша практика — не кроется ли в их сопоставлении ответ, чем должны стать в воспитании человека рисунок и живопись?
Рисование? В школе? Кто же не знает, что это такое. Ну, там кубики, карандаш, пенал, потом конусы, пирамиды, потом цветочки к Восьмому марта, потом… А вообще куда лучше, когда бы все рисовала за тебя мама — не мальчишечье и, во всяком случае, несерьезное это дело.
Конечно, в аттестат зрелости рисование не идет. Но ведь не случайна же такая лестница: в детсаду его хоть отбавляй, в школе в лучшем случае раз в неделю, а с восьмого класса и вовсе ничего — жаль времени.
Ну, а если попытаться разобраться совсем объективно — для чего рисование? Обычно говорят: «для общего развития», «чтобы понимать искусство» и «вообще может пригодиться». Насчет общего развития спорить трудно. Что касается искусства, то вряд ли умение изображать кубик или кувшин поможет понять пейзаж Клода Моне или «Сирень» Врубеля. Очень сомнительная взаимосвязь. А в части «пригодится»…
Хирургическая школа при Санкт-Петербургском военном госпитале. 1716 год. Среди шести учебных предметов — рисование. Рисовать части тела? Правда, в то время было особое увлечение — пейзажи и целые картины, составленные из внутренних органов человека (а порой это даже могла быть картина маслом на такую анатомическую тему). В банках. В спирту. Кровеносные сосуды в виде развесистых деревьев, под ними — почки и печень вместо камней. Но от будущих хирургов такого мастерства не требовалось. Они рисовали пейзажи, портреты.
Тем, кто станет художниками, пригодится. Наверняка. Но ведь для них есть же всякие кружки, студии при домах культуры, клубах. А так, на уроках, между прочим, многому ли научишься, когда еще и способностей нет?
В залитом густой бронзой осени Лазенковском парке в Варшаве группы подростков — у пруда с мольбертами, на пнях с альбомами. «Будущие художники?» — с уважением, чуть с сочувствием. И вопросом на вопрос со всей задиристостью пятнадцати лет: «А интересно, почему? Что за устаревшая связь: раз рисую, значит, дорога в искусство?» И уж совсем неожиданный девчоночий голос: «А вам никогда не приходило в голову, что искусство помогает думать?» — «Думать, когда смотришь на картину, скульптуру?» — «Вовсе нет — когда рисуешь, или пишешь, лепишь или режешь гравюру».
Есть такое понятие «пластическое мышление» — представлять себе свою мысль воплощенной в изобразительные формы. Положим, настроение — в конкретном пейзаже, большую идею, чувство — в определенном событии, сцене. Но это у профессионалов. Для непрофессионалов важно другое.
Человек рисует. Значит, перевоплощает свои зрительные впечатления — ведь нельзя восстановить, к тому же на плоскости, всю сложность свето-цветового облика увиденного им. Человек сортирует и отбирает зрительные впечатления, упорядочивает, систематизирует. Отсюда постулат — «рисование требует такой же деятельности ума, как наука». Это слова Павла Петровича Чистякова, школе которого искусство обязано Суриковым, Репиным, Врубелем, Серовым, братьями Васнецовыми, Остроуховым, Поленовым. Нарисовать — значит в чем-то овладеть предметом, осмыслить его, понять и закрепить то, что понял.
На ладони мальчишки в Лазенковском парке — бурый лист каштана. «Говорите, красиво? Глупости! Конструкция, идеальная логика, смысл. Ну, и там настроение…». Настроение — это уже, между прочим. И как может быть иначе, когда тебе всего пятнадцать. Вот тут-то ты и учишься думать, узнаешь, что можешь стать первооткрывателем, почти созидателем в те же самые свои пятнадцать лет.
Рисовать и срисовывать — на первый взгляд аналогичные понятия, на деле два взаимоисключающих метода. Если искать одного сходства, чтобы «как живое», — срисовывать, тогда можно обойтись приемом разученным, механическим, бессознательным. Так легче и результативней. Если собственно рисовать, тогда включается, начинает активно действовать выборочное видение — что в какой последовательности бросается в глаза, заинтересовывает, становится наиболее важным. И снова разница: профессионал — непрофессионал. Первому важен предмет — как добиться объективной его передачи, второму — что я понял в предмете, иначе сказать, мой, мне одному свойственный путь к пониманию.
«Обучение рисованию, как это давно признано в других образованных странах, составляет столь важный предмет для развития в детях способности наблюдать и размышлять, что ему должно быть отведено в школе одинаковое место с другими предметами преподавания… Требования такого руководства должны быть настолько доступны, чтобы вопрос о способностях к рисованию, ложно понимаемый и приводящий к стольким недоразумениям, не мог иметь больше места». П. П. Чистяков, 1880-е годы.
По существу, профессионал больше отстранен от предмета изображения. Для него важен результат работы, для непрофессионала — процесс ее. А именно в ходе этого процесса приходит подлинный результат соприкосновения с изобразительным искусством у человека, для которого рисунок остается общеобразовательным предметом. Тем более в опытах живописи, где нет единого, объективно устанавливаемого цвета, где всегда присутствует оттенок твоего настроения, твоего осмысления увиденного. Иначе говоря, понимать и уметь, но всегда с закреплением нового качества восприятия мира.
Автор: Н. Молева.