Феромоны – химический язык животных

В рассказе Конан Дойла «Голубой карбункул» всепроникающий Шерлок Холмс с его орлиным носом и сверлящим взглядом поразительно быстро и безошибочно раскрывает очередное запутаннейшее преступление, устанавливая по вещи личность ее владельца. «Холмс взял шляпу в руки и стал пристально разглядывать ее проницательным взглядом, свойственным ему одному.— Конечно, не все достаточно ясно, — заметил он, — но кое-что можно установить наверняка, а кое-что предположить с разумной долей вероятия. Совершенно очевидно, например, что владелец ее — человек большого ума и что три года назад у него были изрядные деньги, а теперь настали черные дни. Он всегда был предусмотрителен и заботился о завтрашнем дне, но мало-помалу опустился, благосостояние его упало, и мы вправе предположить, что он пристрастился к какому-нибудь пороку, — быть может, к пьянству. По-видимому, из-за этого и жена его разлюбила… Но в какой-то степени он еще сохранил свое достоинство. Он ведет сидячий образ жизни, редко выходит из дому, совершенно не занимается спортом. Это человек средних лет, у него седые волосы, он мажет их помадой и недавно подстригся. Вдобавок я почти уверен, что в доме у него нет газового освещения».

Ну что ж, присовокупим свои возгласы удивленного восхищения к голосу доктора Ватсона — действительно, поразительная наблюдательность, блестящий анализ и невероятные способности к дедукции! Кстати, именно эти качества Холмса предвосхитили первый большой труд по криминалистике: книга Г. Гросса «Исследование преступления» появилась лишь после выхода первых двух романов о детективе-консультанте, как любил называть себя Холмс. Один из крупных деятелей Скотланд-ярда писал даже: «Именно Конан Дойл указал путь раскрытия преступлений научным методом». Словом, можно считать, что криминалистике повезло.

Однако восстанавливать прошлое по настоящему — удел не одних криминалистов. С этой непростой, но увлекательной задачей приходится сталкиваться представителям многих профессий. Не миновали ее и биологи, работавшие в Хоперском заповеднике. Только перед современными биологами лежала, разумеется, не шляпа, а крошечная ампула с секретом, взятым из хвостовой железы убитой выхухоли. Уже много лет ампула эта хранилась в музее заповедника. Теперь по ее содержимому предстояло восстановить облик существовавшего некогда животного. Более того, образ жизни и даже биографию: каков был возраст выхухоли, было ли у нее потомство, чем она болела, где и как обитала?..

Увы, все эти многочисленные вопросы остались без ответа. Исследование секрета показало лишь одно: выхухоль принадлежала к так называемому слабому полу. Да, куда более скромный результат, нежели у легендарного сыщика с Бэкер-стрит. Даром что современные биологи вооружены в отличие от него хроматографами, масс-спектрометрами, ик- и уф-спектрофотометрами и прочими достижениями технического прогресса. Однако упрекать их в отсутствии прозорливости, пожалуй, несправедливо.

Просто исследуемый ими секрет, не в пример пресловутой шляпе, оказался веществом эфемерным. Большинство его пахучих компонентов, адресованных сородичам; — биологи называют такие вещества феромонами — успело за это время улетучиться. А именно в них и записана, словно в паспорте, вся информация о животном. (К слову в последнее время феромоны завоевали популярность даже в косметической индустрии, например появились специальные духи с феромонами, больше о них можно узнать перейдя по ссылке).

«Феромоны» — название и созданной не так давно программы исследований роли запахов в общении животных. Руководит ею директор Института эволюционной морфологии и экологии животных академик Владимир Евгеньевич Соколов. «К этой программе я пришел довольно парадоксальным путем, — рассказывает Владимир Евгеньевич, — не от экологии, как можно было бы предположить, а от морфологии, еще точнее, гистологии.

Изучал строение кожи, структуру специфических желез у млекопитающих. Тут у меня впервые и возник вопрос: а зачем, собственно, животному эти железы, в чем их функция? Оказалось, что пахучие вещества, выделяемые железами — своего рода сигналы. Подобно тому, как гормоны служат химическими «посыльными», передающими команды от одного органа другому, феромоны, выделяемые кожными железами, передают информацию от животного к животному. Так вопрос превратился в проблему, которой я и занимаюсь уже более пяти лет».

Разговоры, которые мы не слышим

На химических языках говорят все: и звери, и насекомые, и рыбы, и бактерии, и даже мы с вами. Во всяком случае, феромонами нас природа не обделила. Иначе как бы удавалось собакам находить по следу нужного человека? Однако мы не воспользовались в полной мере этим щедрым даром природы и вполне доверились зрению и слуху, получая с их помощью 99 процентов информации.

Трудно сказать, насколько мы выиграли от этого или проиграли, но то, что от этого проиграло целое направление биологии, сомневаться не приходится. Если зрение и слух как способ общения животных изучали давно и успешно, то химическая коммуникация до самого последнего времени оставалась едва затронутой исследованиями. И даже когда такие исследования проводились, они, скорее, напоминали попытки выяснить, как работает телефонный аппарат, не зная, каким образом электрические колебания преобразуются в звуковые. Ибо природа запахов и по сей день по-настоящему не изучена.

Мы до сих пор точно не знаем, почему одни вещества пахнут, а другие — нет, почему один запах приятен, а другой отвратителен. В нашем, казалось бы, столь совершенном языке нам не хватает слов, чтобы описать запахи. У нас нет основы для классификации запахов, подобной спектру длин волн для цветов или частот для звуков. Наконец, у нас нет аппаратуры для регистрации и измерения запахов, по крайней мере, такой же удобной и доступной в обращении, как фотоаппарат или магнитофон, способные запечатлевать изображение или звук. И все это лишь потому, что обоняние в нашей жизни играет второстепенную или даже третьестепенную роль.

Мы живем в мире, границы которого очерчены, если можно так выразиться, нашими органами чувств. И на протяжении столетий мы полагали, что этот мир единственный. Но подобно тому, как путешественники XV столетия показали, что границы мира простираются гораздо дальше, чем можно себе представить, наука XX-XXI века доказала, что существуют и другие миры, разнообразные и совсем не похожие на наш. Теперь мы уже знаем, что есть звуки, которые нам не дано услышать, запахи, которые мы не ощущаем, световые лучи, недоступные для нас. Правда, у нас есть другое могучее средство общения — язык. С его помощью можно передать любую информацию, вызвать любое чувство. Язык действительно может многое, но не все. Язык не способен заменить сами чувства. Попробуйте на словах объяснить глухому, что такое музыка, или слепому — что такое живопись!

В не менее затруднительном положении оказались и биологи, взявшие на себя нелегкую задачу — объяснить, что такое запах. Казалось бы, кто из нас не знает запаха цветущей сирени или бензина, горячего хлеба или жареного мяса! Эволюция милостиво сохранила нам достаточно тонкое чувство обоняния, позволив различать десятки тысяч запахов. И все же нам очень трудно представить себе, что весь мир, оказывается, насыщен не просто запахами, а запахами-сигналами. Ежесекундно по воздуху разносятся мириады вызовов, обещаний, протестов, предупреждении… Но мы, увы, не внимаем им. Более того, даже не подозреваем об их существовании. А надо сказать, что химический канал обмена информацией — один из самых древних, а может быть, даже и древнейший. По крайней мере, ученые обнаружили феромоны у простейших организмов, водорослей, грибов, высших растений.

Никто сейчас не может точно сказать, когда живые организмы впервые начали улавливать доносившиеся до них молекулы особых химических веществ. Очевидно, это произошло задолго до появления первого глаза и первого уха, за много тысячелетий до того дня, когда животные начали выползать на сушу из Мирового океана. Ведь, плавая еще в первичном бульоне, они должны были как-то реагировать на растворенные в воде химические вещества — уплывать от вредных и находить те, которые служили бы им пищей. Как стало теперь известно, даже бактерии реагируют на химические вещества, отыскивая среду с подходящими для них концентрациями кислорода и сахара.

Однако химический канал связи не только самый древний, но, вероятно, и самый универсальный — ему не помеха и полная темнота, и даже отсутствие того, кто послал сигнал. Это своего рода письмо, правда, зачастую без точного адреса, но зато с обратным. «Когда от недавнего прошлого уже ничего не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные, запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке огромное здание воспоминаний». Эта поэтичная и точная характеристика запахов принадлежит Марселю Прусту и взята из его романа «В поисках за утраченным временем», многие страницы которого посвящены описанию различных запахов.

Ученые давно подозревали о существовании химического способа общения. Однако честь первооткрывателя феромона выпала нашему с вами современнику — лауреату Нобелевской премии Адольфу Бутенандту из мюнхенского Института имени Макса Планка. Бутенандту впервые удалось выделить феромон и установить его химическое строение. Первое слово, переведенное с языка запахов, принадлежало самке тутового шелкопряда, и было мощным орудием «женского очарования». Стоило ей произнести это «слово», как ее сразу же окружала толпа поклонников. Сегодня уже известно более ста феромонов насекомых. Ими могут быть самые разные химические вещества — от спиртов до насыщенных углеводородов. Вообще у насекомых язык запахов в особом почете. Он надежно связывает между собой бабочек, жуков, гусениц, стрекоз, божьих коровок, комаров и прочих ползающих и порхающих представителен этого класса беспозвоночных.

Они беспрекословно повинуются химическому сигналу, даже если он послан за несколько километров, а концентрация феромона ничтожно мала, порядка 10^-8 грамма на кубический сантиметр воздуха. Кстати, это в миллионы раз превышает чувствительность аналитических приборов, применяемых обычно при химических исследованиях.

Совсем другая картина у млекопитающих. Для них, животных с высокоразвитой нервной системой, химический сигнал отнюдь не приказ, которого они не смеют ослушаться ни при каких обстоятельствах, а всего лишь предложение, учитываемое в сложившейся ситуации. И чем выше уровень развития нервной деятельности, тем сложнее и пластичнее поведение животного. И, увы, тем труднее провести с ним эксперимент.

Есть такая пословица: если хочешь узнать народ, прежде всего, выучи его язык. Запах — это выработанный эволюцией эквивалент языка. Не изучив его, понять наших соседей — животных почти невозможно. Вот почему именно этим девизом руководствуются все 14 сотрудников группы, работающей по программе «Феромоны» в лабора¬тории морфологии и экологии высших позвоночных. Кстати, небольшая группа — целый конгломерат специальностей: морфологов, экологов, физиологов, биохимиков, биофизиков, химиков и даже инженеров-электронщиков.

«Направления исследований,— сказал в беседе со мной Владимир Евгеньевич, — выработались довольно четко. Во-первых, мы изучаем органы, которые продуцируют феромоны. Во-вторых, структуру этих химических веществ. В-третьих, стараемся выяснить, как реагируют животные на эти сигналы. Ну а четвертое направление, к которому мы, к сожалению, еще даже не подошли, за несколькими исключениями, — это синтез феромонов, с помощью которых можно будет управлять поведением животных».

Давайте послушаем, о чем же «разговаривают» сотрудники лаборатории с бабочками, косулями, мышами, кабаргой и прочими представителями животного царства. Что касается насекомых, то они, как правило, располагают небогатым словарем из нескольких химических слов, в большинстве случаев — это призывы к встрече. С их помощью насекомые легко находят друг друга. Рождаются ли они уже со знанием этого языка запахов? Заложен ли он в них генетически? По этому вопросу в лагере биологов нет единодушия ни в отношении насекомых, ни в отношении млекопитающих. Это как раз одна из тех проблем, которые остаются до сих пор за семью печатями и рождают не только разногласия, но и яростные споры, когда аргументов явно не хватает. Но уж в чем сотрудники лаборатории убеждены абсолютно, так это в том, что по богатству своего словаря млекопитающие далеко превосходят насекомых.

Рассказывают феромоны

Комната, в которой я нахожусь сейчас, — кабинет ученого и лаборатория одновременно, о чем свидетельствует табличка на двери: «Идет опыт. Не входить!». Но сегодня табличка с внутренней стороны. За столом, где причудливо сочетаются книги и блокноты с пробирками и шприцами, — секретарь программы «Феромоны», кандидат химических наук Эдуард Петрович Зинкевич. Они с Владимиром Евгеньевичем Соколовым — сотрудники и единомышленники, уже не один год работающие над одной проблемой.

«Химический состав секрета,— говорит Эдуард Петрович, — должен быть, по-видимому, специфичным для каждой группы животных, будь то стадо, популяция или подвид. Вы, наверное, обратили внимание на то, что мы часто употребляем слово «по-видимому». Дело в том, что биологи, скажем, прошлого столетия ставили перед собой цель описать биологическое явление. Нам выпала иная задача, неизмеримо труднее — понять причинно-следственную связь явлений, ответить на вопрос, не что это такое, а почему.

Предмет же исследований у биологов гораздо сложнее, чем, скажем, у физиков или химиков, да простят они мне это сравнение. Химическую реакцию можно повторить в разных лабораториях. При этом зачастую известно, что получится, если взять одно вещество и соединить его с другим. А вот опыт, исследующий поведение животного и поставленный в одной биологической лаборатории, крайне трудно воспроизвести в другой. Попробуй предсказать, как поведет себя животное в той или иной ситуации! Ведь любое живое существо — это некая система, воспринимающая сигналы извне и изнутри. Какие из них основные, а какие второстепенные, какие тормозятся, а какие усиливаются, какому из противоречивых сигналов животное больше верит? Мы должны абсолютно свободно ориентироваться во всей этой иерархии сигналов, ибо постоянно работаем на их фоне. Не случайно наша новая и неизведанная область исследований вышла неожиданно на передовую и стала полигоном для биологов разных профилей, занимающихся поведением животных».

У каждого из нас свой, особый, присущий только ему запах. Не будь его, как удавалось бы собакам различать близнецов, тех, что похожи, словно два зерна в одном колосе, и неразличимы даже по генетическому анализу? Есть, конечно, такие индивидуальные запахи и у животных. Бывает, что за индивидуальное распознавание отвечает какая-то определенная железа, как, например, паховая у кроликов или тарзальная у чернохвостых оленей. Секрет ее как бы сообщает окружающим: это я и никто другой! Опыты, проведенные в лаборатории, показали, что феромоновая память домовой мыши чрезвычайно прочна, она цепко держит информацию о десятках себе подобных.

Сотрудники лаборатории установили и другой любопытный факт. Если звери связаны между собой родственными отношениями, то все они могут иметь феромон единого химического состава. Возможно, именно этот «семейный» феромон и позволяет животным узнавать родственников, придавая им всем фамильное сходство.

Если же семья небольшая, в ход пускают более примитивный способ маркировки. Такой порядок заведен в семье больших песчанок, где молодые животные время от времени подлезают под брюхо вожака, смазывая себя секретом его брюшной железы, что и придает им всем один и тот же запах, словно после парикмахерской, где посетителей не балуют разнообразием парфюмерного ассортимента.

Кстати о парфюмерии. Мне рассказали об одном забавном эксперименте. Мышки, выросшие в семье, где родителей обрызгивали духами «Пармская фиалка», обнаружили столь неизменную привязанность к этому аромату, что, будучи уже взрослыми, оказывали предпочтение только надушенным поклонникам, не в пример контрольным зверюшкам, которые старались держаться от них подальше. По-видимому (от этого слова действительно трудно избавиться), видовой запах у мышей запечатлевается в раннем детстве. Пользуясь такими запахами-знаками, домовым мышам ничего не стоит отличать своих сородичей от крыс, песчанок и прочих всевозможных грызунов.

В одном из помещений лаборатории установлен стеклянный ящик довольно внушительных размеров. Ученые называют его камерой «открытое поле». Правда, это еще не вольер, но уже не клетка. Животные чувствуют себя здесь, «как дома», а на случай опасности имеют даже убежища. Так вот, опыты, регулярно проводящиеся в этих камерах, показывают, что мыши-самки узнают не только свой вид, но также подвид и даже линию. Быть может, они, как и женщины по сравнению с мужчинами, обладают более утонченным обонянием? Я столь часто ссылаюсь на мышей, что у вас может возникнуть впечатление, будто опознание друг друга с помощью обоняния — привилегия лишь мышиного племени. Конечно это не так. Просто мыши — удобная лабораторная модель.

Но и в природе обоняние играет при встрече животных такую же решающую роль. Ведь любое живое существо как бы окутано облаком запаха, увеличивающим его истинные размеры и позволяющим обнаружить его на расстоянии. Достаточно вспомнить, как часто хищник находит и преследует свою жертву только по запаху, а та заблаговременно обнаруживает приближение хищника еще до того, как его увидит.

Недаром для многих животных весьма важно избавиться от собственного запаха, дабы не привлекать к себе излишнего внимания. Осьминоги, кальмары и каракатицы, например, полагаются в таких случаях на наркотизирующее действие чернильного вещества, которое они выпускают, когда чем-то напуганы. До сих пор считали, что вещество это играет роль подводной дымовой завесы. Теперь доказано — химический туман притупляет обонятельные органы мурен и других рыб, преследующих этих моллюсков.

Некоторые животные окружают свои владения как бы забором из феромонов. Например, маленькая антилопа со смешным названием дикдик оставляет «автографы» на кустах и высоких травах, откусывая верхушку и прикасаясь к срезу предглазничной железой. У грызунов иной метод. Большая песчанка делает сигнальные холмики, подгребая под себя землю, и утюжит их сверху брюхом, где у нее расположена среднебрюшная железа. Кролики метят вход в нору секретом подбородочной железы, барсук — подхвостовой.

Но бывает, что никакие ухищрения хозяина участка не в силах предохранить его от вторжения чужаков. Нередко дело доходит до вооруженного конфликта. Но вот что интересно — победа почти всегда достается хозяину территории, даже в тех случаях, когда он явно слабее оккупанта. Почему? Ответа на этот вопрос пока нет, зато есть целых два предположения: запах меток вызывает нерешительность у пришельцев и одновременно создает комфорт для хозяина, придавая ему уверенность в своих силах. Недаром говорят, что дома и стены помогают. Иначе почему бы так уповали на них участники турниров? Кролики, например, просто-напросто прерывают временно выяснение отношений и начинают судорожно рыть землю и маркировать свои владения, после чего опять встают в воинственную позу.

Кое-кто пошел еще дальше, взяв феромоны на вооружение в прямом смысле этого слова. Так, скунс, защищаясь от врагов, выбрасывает на них чрезвычайно едкий секрет с целым «букетом» нестерпимых запахов. Многие специфические железы расположены в кожных впадинах и карманах, где поддерживаются благоприятные условия для развития микроорганизмов. Не исключено, что именно микроорганизмы разрушают иногда секрет, выделяемый специфическими кожными железами, — таково мнение участников программы «Феромоны».

И еще одна интересная проблема: может ли какое-нибудь сигнальное вещество само по себе вызвать определенное поведение животного? Владимир Евгеньевич Соколов отвечает на этот вопрос отрицательно: «Есть такие летучие вещества, по которым животное узнает свой вид: кислоты, основания и нейтральные вещества. Казалось бы, чего проще: выделить каждое из этих веществ, установить его строение и выяснить, какое поведение животного связано с ним. Однако наши эксперименты показали, что животное не реагирует на отдельно взятое вещество и даже на комбинацию их, как мы не реагируем на отдельную букву алфавита до тех пор, пока она не войдет в слово или фразу. Значит, информацию несет только вся сумма веществ, работающих вкупе.

Английские биологи Д. Толман и Т. Кинг впервые заметили, что запах сородичей вызывает иногда у домовых мышей приступы агрессии. В одном из опытов они пересаживали двух долго живущих вместе мышей-самцов в новые чистые клетки и в клетки с подстилкой от других мышей. В первом случае новоселье проходило без всяких эксцессов — мыши не теряли душевного равновесия и оставались невозмутимыми, а вот в убежищах, пропитанных чужим запахом, приходили в неожиданную ярость.

Мне довелось присутствовать при другом эксперименте, проводившемся аспиранткой Еленой Котенковой. Стоило на мышек одной семьи капнуть феромоном самца из чужой семьи, как они тотчас же превращались в изгоев, что грозило несчастным чуть ли не гибелью. Очевидно, у животных есть феромон агрессии, несущий как бы три сигнала: животное относится к своему виду, мужскому полу и оно незнакомо. Этого уже достаточно, чтобы вызвать гнев или, во всяком случае, недоброжелательность окружающих. Не исключено, что феромон агрессии присущ большинству животных. К счастью, групповой запах оказывается все же сильнее, смягчая конфликты между членами своей группы.

Давно замечено, что в живоловку, куда удалось поймать крысу или мышь, долго не попадаются другие животные. Видимо, пленники оставили там пахучий след с сигналом: берегись! Феромон тревоги обнаружен и у некоторых видов оленя, например у пятнистого. Заметив опасность, олени обычно убегают, подняв хвост и обнажив белые пятна на ногах — своеобразный ориентир для спасающихся бегством собратьев. Но в лесной чаще этого сигнала недостаточно. Тут на помощь приходят феромоны, благо большая часть оленьего хвоста занята железами. Встречный поток воздуха обдувает поднятый хвост, усиливая испарение секрета с его поверхности, и за бегущим оленем тянется густой шлейф феромона тревоги. Что представляет собой это вещество, пока неясно. Формулы его ученые не знают. Уж слишком незначительна концентрация феромона тревоги в невообразимой мешанине компонентов, составляющих секрет желез.

Из мышиного секрета удалось выделить еще одно пахучее вещество, которое отражает уровень стресса у животного. Именно по этому запаху зверьки отличают победителей от побежденных и безошибочно определяют, какое положение занимает животное в той или иной группе. Кстати, замечено, что у диких кроликов вес специфических желез строго соответствует социальному рангу: чем выше положение кролика на иерархической лестнице, тем крупнее у него железы и тем активнее они работают.

Секрет без секрета

А теперь вернемся к той задаче, с которой ученые столкнулись в музее Хоперского заповедника. Почему же им так ничего и не удалось узнать об эмоциональном состоянии выхухоли? Существуют же, как мы только что выяснили, феромоны агрессии, тревоги, стресса, наконец! В чем же секрет, если можно так выразиться, секрета выхухоли? А все дело, оказывается в том, что вещества, которые содержат информацию о быстро текущих процессах, улетучиваются скорее всего. Эти сведения не рассчитаны на хранение в архиве. Они переданы и должны исчезнуть. Другое дело — вещества, которые несут информацию о поле. Их, как вы помните, удалось выделить и по прошествии нескольких лет. Кстати, вот что любопытно: химический состав этих веществ абсолютно идентичен и у самцов, и у самок. Разница лишь в количестве.

Довольно долго сохраняется и феромон возраста, по которому можно, не глядя на животное, определить, сколько ему лет. Разумеется, не очень точно, но в каких-то крайних пределах. Вы, наверное, замечали, что взрослая собака не трогает щенка, но только после того, как обнюхает его. А газовая хроматография секрета, взятого у водяной полевки, засвидетельствовала с научной достоверностью, что состав его у взрослых и детенышей не совпадает.

Что же будет, если нарушить химическую сигнализацию у животных? Вот всего лишь один эксперимент. Мышам, ожидающим детенышей, ввели в нос сульфат цинка, лишив их тем самым обоняния. Оказалось, что такие самки не могут построить гнездо нужной формы. Более того, они либо поедают родившихся мышат, либо, по меньшей мере, игнорируют их.

По-видимому, вы уже убедились во всемогуществе феромонов. Нет такой формы поведения животного, на которую бы не влияли химические сигналы. Причем влияют они основательно, вызывая изменения на всех уровнях — от молекулярного до популяционного. Не зная этого химического языка, на котором общаются животные, невозможно в полной мере понять их поведение, выяснить, как устроена та или иная популяция животных, как она использует территорию. Однако изучение химической сигнализации преследует не только сугубо научные цели. Исследования показывают, что социальные стрессы, социальное взаимодействие и внутривидовые конфликты среди животных зависят от их общения. А это как раз те самые факторы, которые решающим образом влияют на численность потомства отдельных особей.

Ученые надеются, что знание химического языка животных поможет им сохранить полезные виды и ограничить численность вредных. И здесь уже есть первые успехи. Ученым, работающим по программе «Феромоны», удалось уже достаточно хорошо овладеть химическими языками некоторых насекомых-вредителей и даже синтезировать феромоны хлопковой совки яблонной, сливовой и восточной плодожорки. С их помощью можно успешно бороться с этими вредителями. Стоит установить ловушку с привлекающим феромоном, как насекомые собираются на его запах. А ведь до сих пор такая борьба обходилась довольно дорого — тысячи тонн инсектицидов, рассеиваемых на огромных территориях, при этом нет никакой гарантии, что от ядохимикатов не погибнет больше полезных насекомых, чем вредных.

Разрабатываются приемы борьбы с серыми крысами, домовыми мышами, полевками, песчанками и другими грызунами, которые уничтожают и портят продовольствие, способствуют распространению опаснейших заболеваний, повреждают здания. Немалую помощь могут оказать феромоны и в пушном промысле. Удача тут зависит в основном от скопления животных в определенных местах. До сих пор охотники использовали для этого искусственные приманки. А может быть, лучше феромоны?

Переведение животноводства на индустриальную основу поставило новые задачи и перед работниками сельского хозяйства. Они связаны с регулированием физиологического и эмоционального состояния животных — снижением агрессивности в группах, ускорением полового созревания. И тут работников животноводства выручит общий для всех животных язык феромонов.

Миллионы лет живая природа совершенствовала свои творения, направляя наследственную изменчивость каждого вида по пути приспособления к окружающей среде. И все те многочисленные свойства, которые мы наблюдаем сейчас у животных, включая и химическую сигнализацию, накоплены тысячами поколений. Сегодня ученые как бы спускаются в своих исследованиях на несколько ступеней вниз по лестнице эволюции, чтобы извлечь пользу из опыта, накопленного всеми представителями животного мира.

Автор: Н. Федотова.