Психология материнства

Привязанность детеныша к матери — факт ни у кого не вызывающий сомнений. Невозможно представить себе маленькое существо, которое не проявляло бы нежных чувств по отношению к своей матери. Казалось бы, что здесь нечего исследовать, и однако вот уже ряд лет специалисты-психологи изучают и анализируют эту привязанность, пытаются раскрыть причины, обусловливающие поведение детеныша.

Поскольку только мать может дать новорожденному пищу, в которой он нуждается, любовь малыша к матери рассматривали обычно как рефлекс питания, а его самого — как «пищеварительный канал» с определенными циклическими вариантами: ест, спит, голоден, ест, спит и т. д. Правда, он явно узнает мать, прижимается к ней, но все это считалось действиями чисто рефлекторными. А если еще добавлялся термин «инстинкт», то казалось, этим уже все сказано, все объяснено.

В действительности эти термины мало что объясняют. Поведение детеныша после рождения гораздо более сложно: он сосет, но он также цепляется за мать, прижимается к ней, трется об нее. Что это? Ряд связанных друг с другом действий или действия независимые?

В 1935 году австрийский психолог Конрад Лоренц обнаружил интересное явление. Он разделил яйца дикого серого гуся непосредственно перед вылуплением птенцов на две части и одну из них положил в инкубатор. Появившись на свет, одни гусята увидели свою мать-гусыню, а другие… профессора Лоренца. Ученый наметил птенцов, чтобы не перепутать их, а затем накрыл их всех большим ящиком. Когда он снял ящик, обе группы гусят ринулись к своим «родителям»: одни — к серой гусыне, другие — к человеку!

Какой же можно сделать из этого вывод? Очевидно, восприятие первого существа, которое видит гусенок, вылупившись из яйца, каким-то образом отпечатывается в его мозгу, причем отпечатывается очень прочно. Это существо становится для него особым, единственным, за которым надо следовать! Лоренц так и назвал это явление: «отпечатывание», «штампование» («импринтинг»).

Со времени этих первых работ прошло 25 лет. Исследования продолжались в Зеевизене, близ Мюнхена, в институте Макса Планка. Эта лаборатория не похожа на другие. «Подопытные» — дикие гуси и утки — резвятся на полной свободе. За ними с берега наблюдают исследователи. Наилучшие «объекты» для изучения — утка-зеленошейка и серый гусь. Обычно в естественных условиях эти птицы при малейшем приближении человека ведут себя дико и агрессивно, но если в день своего рождения они были подвергнуты «импринтингу» на человека, они всегда будут вести себя по отношению к нему вполне дружелюбно. Причем — и это особенно важно — речь идет не об определенном человеке, которого они «знают», а о человеке вообще. Это значит, что при рождении может произойти «импринтинг» на весь вид, к которому принадлежит данный индивидуум. А отсюда можно сделать парадоксальный вывод: не потому ли утенок так привязан к матери-утке, что она просто оказалась «под рукой» в подходящий момент?..

Исследователи пошли еще дальше. Вылупившихся птенцов помещали в большую кольцеобразную камеру, в которой находилась подвешенная на проволоке деревянная утка. Утят совершенно не смущало то, что «мать» ненастоящая. Она непреодолимо притягивала их к себе. Даже когда брали предметы, форма которых не имела никакого сходства с птицей, вылупившиеся птицы всегда следовали за ними.

Исследователей интересовал вопрос: когда «импринтинг» происходит с наибольшей эффективностью — в момент рождения или позднее? Опыты показали, что для утенка такой период наступает через 12 часов после вылупливания и кончается через 18, а для серого гуся он падает на 3-й или 4-й день после появления его на свет. Психологи. объясняют эту разницу следующим образом. Для уток-зеленошеек требуется, по крайней мере, 12 часов, чтобы только что вылупившийся утенок стал воспринимать внешний мир. По прошествии 18 часов утенок уже так «умудрен жизненным опытом», что его не поразишь никаким новым предметом. Для серого гуся этот срок длиннее.

Таким образом, эксперименты профессора Лоренца приводят к признанию очень большой роли первых дней жизни в определении дальнейшего поведения животного. Не ставится ли этим под угрозу само понятие инстинкта? Профессора Лоренца даже называют отцом «антиинстинктивизма», Это не значит, что он вообще отказывается от признания инстинкта — врожденного акта поведения. Но он отводит гораздо большее место поведению «приобретенному», или, точнее, более четко разграничивает приобретенное и врожденное.

Вот пример. Считается, что птица носит в себе свою будущую песню с рождения, остановка только за развитием горлышка… Горлица подтверждает это. У каждой из двух известных пород горлиц своя «мелодия». Скрещивание этих двух пород дает промежуточные песни.

А как обстоит дело с другими птицами? Снегирь, например, может привести нас к совершенно иным выводам. Работы профессора Николаи из того же института Макса Планка в Зеевизене доказали, что снегирь учится пению у своего отца в первые дни после появления на свет. Для проверки яйцо снегиря дали высидеть канарейке. И каково же было удивление профессора Николаи, когда он услышал, как его снегирь засвистел по-канареечному. Орнитолог проследил в дальнейшем семью этого снегиря на протяжении пяти поколений: молодые снегири учились от своего отца канареечному пению. Таким образом, было доказано, что у горлиц песня врожденная, инстинктивная, а у снегирей — приобретенная.

Интересный опыт проделал помощник профессора Лоренца доктор Шульц. Новорожденные утенок и цыпленок были помещены в одну клетку. Таким образом, единственным живым существом, которое видел каждый птенец, был представитель другого вида. Птенцы оставались в клетке примерно в течение шести недель и проявляли большой интерес друг к другу. После этого их выпустили и присоединили к большой компании их братьев и сестер. Петушок не обратил ровно никакого внимания на своих сородичей. Он всюду следовал за утками. Чтобы не отстать от них, он даже бросился в воду и пытался плыть.

Эксперименты профессора Лоренца продолжили американские психологи Гарри и Маргарет Харлоу. Их подопытными были наиболее близкие к человеку животные — обезьяны. Восемь новорожденных обезьянок были отняты у настоящих матерей и помещены в клетки, в которых находились по две искусственные «матери»: одна, сделанная из проволоки, и другая — из плюша или мохнатой материи. В четырех клетках соска была прикреплена к проволочной «матери», в четырех — к «матери» из мохнатой ткани.

Детеныши сосали одинаково, где бы ни находилась соска. Но время между кормежками все обезьянки проводили, прижавшись к матери из мохнатой ткани или в непосредственной близости от нее, и не обращали внимания на проволочную «мать» даже в том случае, когда пищу получали от нее.

А ведь именно рефлекс, питания считался первым козырем в объяснении привязанности детеныша к матери! Может быть, обезьянок привлекало тепло? Но от «матерей» никакого тепла не исходило, а пол в клетке, наоборот, был очень теплым. Оставалось только признать, что новорожденный, прежде всего, ищет нежности и контакта с матерью. С возрастом обезьянки становились более общительными, они буквально проводили целые часы, вцепившись в мех «матери», и, казалось, пытались поделиться с ней своими ощущениями.

А как будут вести себя обезьянки, если их подвергнуть какому-нибудь эмоциональному шоку, например, напугать? Будут ли они обращаться к неодушевленной «матери» за утешением и защитой? Было проведено множество опытов со «странными» и необычными предметами. Так, к клетке подносили плюшевого медведя, который бил в барабан. При виде этого страшилища детеныш тотчас же бросался к «матери», цеплялся за нее и прижимался к ней. Потом страх мало-помалу проходил, с большими предосторожностями обезьянка начинала разглядывать то, что несколько минут тому назад ее так встревожило.

Был поставлен еще один любопытный эксперимент. Маленькую обезьянку выпускали из клетки, где она находилась с самого рождения, и помещали в большую комнату, наполненную различными, незнакомыми ей предметами. Если в эту же комнату помещали также искусственную «мать» из мохнатой ткани, то детеныш бежал к ней, цеплялся за нее, гладил ее «лицо», как будто хотел поделиться с ней своим испугом и волнением. Через некоторое время он успокаивался и начинал исследовать этот новый для него мир. Он рассматривал какой-нибудь предмет, например, деревянный чурбан, потом возвращался к «матери» с подробным «отчетом», затем снова отправлялся на поиски, находил смятый лоскуток бумаги, исследовал его и снова возвращался к «матери» «рассказать» ей об этом и т. д.

Но если вместе с ним помещали только проволочную «мать», то поведение детеныша совершенно менялось: он сидел в углу, дрожа от страха, уткнувшись мордочкой в пол, царапал себе лицо и тело, криком и плачем выражая отчаяние.

Не вытекает ли из опытов американских исследователей то, что детеныши могут обходиться без настоящей матери? Не торопитесь делать поспешные выводы. Искусственная «мать» по-своему неплоха: она терпелива, спокойна, никогда не сердится и не обижает детеныша. Но она также и не баюкает и не ласкает его. Она предоставляет детенышу, если можно так выразиться, только утешение, а в остальном она совершенно безразлична и равнодушна к нему. А это равнодушие и безразличие влекут весьма серьезные последствия. Профессор Харлоу проследил поведение обезьяны, воспитанной такой меховой «матерью». Став, в свою очередь, матерью семейства, она проявляла по отношению к своим детям совершенно такое же безразличие, какое встречала со стороны своей «матери». Не значит ли это, что знаменитый «материнский инстинкт», возможно, вовсе не является врожденным?

Влияние на психику маленькой обезьянки оказывает не только контакт с матерью, но и отношения с ей подобными. Обезьянка, лишенная матери, но общавшаяся со своими собратьями, выросла совершенно нормальной.

Харлоу и его сотрудники продолжают опыты. Они изучают каждый жест, каждое действие, каждое вздрагивание молодой обезьянки. Их задача — доказать, что именно условия жизни и воспитание детеныша дают ключ к объяснению психологии поведения взрослого животного.

Автор: Н. Арнольд.